Лоис Буджолд - Границы бесконечности

— Четверть оружия Фелла произведено на Бете, только с его клеймами, — сказал Торн. — В который раз.

— И пока мы здесь, — продолжил Майлз, — один человек обратится к нам с просьбой принять его в Дендарийский Флот на должность медтехника. И в этот момент все увольнительные будут отменены, мы быстро загрузимся и улетим.

Торн удовлетворенно ухмыльнулся.

— Берем пассажира. Очень хорошо. Полагаю, заплатят неплохо?

— И даже очень. Если доставим его куда надо живым. Этот человек — главный генетик Дома Бхарапутра. Правительство некой планеты предложило ему убежище от длинных рук силовиков барона Луиджи Бхарапутра. Его вскоре бывший работодатель будет крайне разгневан, не получив прощальной открытки. Нам заплатят за то, что мы доставим его к новым хозяевам живым, и… э-э… в здравом уме и твердой памяти. Так как Дом Бхарапутра может купить и перекупить весь Флот Дендарийских Наемников, причем за наличные, то я бы предпочел не связываться с подручными барона. Поэтому мы прикинемся наивными дурачками. Все, что мы сделали, это наняли этого чертового медика, сэр. И мы сами будем разгневаны, когда этот медик исчезнет, едва мы прибудем к флоту у Эскобара.

— Звучит неплохо, — согласился Торн. — И главное, просто.

— Будем надеяться, — вздохнул Майлз. Почему бы, в конце концов, хоть этой операции не пройти по плану?

Офисы оформления покупок и демонстрационные залы смертоносной продукции Дома Фелл располагались неподалеку от доков, и большинство мелких покупателей Дома никогда не углублялись в недра Станции Фелл. Но вскоре после того, как Майлз и Торн сделали заказ — примерно столько времени нужно, чтобы проверить кредитную карточку, — появилась некая подобострастная личность в зеленой шелковой униформе Дома Фелл и вложила в руку адмирала Нейсмита приглашение в личные апартаменты барона.

Четыре часа спустя, отдавая мажордому перед закрытыми дверьми куб-пропуск в частный сектор станции, Майлз проверил, как они с Торном выглядят. Дендарийская униформа состояла из серого бархатного кителя с серебряными кнопками на плечах и белой каймой, в тон были серые брюки с белыми лампасами и серые ботинки из искусственной замши. Возможно, слишком вычурно? Что ж, он эту одежду не придумал, а лишь получил в наследство. Переживем.

Переход к частному сектору был довольно интересен. Майлз разглядывал детали, пока мажордом проверял, нет ли при них оружия. Система жизнеобеспечения — а точнее, все системы — проходили отдельно от систем станции. Эту зону можно было не только расширить, но и отделить от станции. В сущности, это была уже не станция, а настоящий корабль — Майлз был готов поспорить, что где-то здесь было и вооружение, и двигатели, но было бы самоубийством отправиться поискать доказательства этим догадкам без соответствующего сопровождения.

Мажордом провел их вовнутрь, предварительно доложив в наручный комм: — Адмирал Майлз Нейсмит, командующий Свободным Дендарийским Флотом. Капитан Бел Торн, командир скоростного крейсера «Ариэль» Свободного Дендарийского Флота.

Интересно, подумал Майлз, кто выслушал эти сообщения.

Зал приемов был большим и со вкусом обставленным, а переливающиеся всеми цветами радуги плавающие платформы и лестницы создавали укромные уголки, не нарушая иллюзию открытого пространства. У каждого выхода (Майлз насчитал их шесть) стоял рослый охранник в зеленой форме, изображая из себя прислугу, правда, не очень убедительно. Чего только стоила одна стена, которую целиком занимало доводящее до головокружения обзорное окно — оно выходило на оживленные доки Станции Фелл и сияющую дугу планеты Единение Джексона, перечеркивающую усыпанный звездами горизонт. Множество элегантных женщин в зеленых шелковых сари скользили между гостями, предлагая еду и напитки.

Серый бархат, решил Майлз при взгляде на прочих гостей, — это определенно самый скромный наряд: они с Белом не отличались от стен. Рассыпавшиеся понемногу по всему залу избранные клиенты Дома демонстрировали широкий спектр планетарных мод. Они держались обособленными, осторожными группками, не смешиваясь с остальными. Похоже, партизаны, не разговаривали с наемниками, контрабандисты — с революционерами, а Гностические Святые, естественно, говорили только с Единым Истинным Богом и возможно, еще и с бароном Феллом.

— Ничего себе вечеринка, — заметил Бел. — Я был на одной выставке домашних животных, так вот там была точно такая же атмосфера. А гвоздем программы был инцидент, когда чья-то бусинная ящерица с Тау Кита потерялась и съела чемпиона из разряда собак.

— Тс-с, — Майлз ухмыльнулся уголком рта. — Помни о деле.

Женщина в зеленом сари безмолвно склонилась перед ним, предлагая угощение. Торн поднял бровь и посмотрел на Майлза: «Можно ли…?»

— Почему бы нет, — пробормотал Майлз. — Мы ведь заплатили за это. Сомневаюсь, чтобы барон травил своих покупателей, это крайне невыгодно для бизнеса. Бизнес здесь царит. Вседозволенность капитализма давно перешла здесь все мыслимые границы.

Майлз выбрал розовый кусочек в форме лотоса и таинственный мутноватый напиток. Торн последовал его примеру. Увы, розовый лотос оказался куском какой-то сырой рыбы. Она скрипела на зубах. Майлз был вынужден ее проглотить. Напиток оказался крепчайшим алкоголем, и, смыв вкус лотоса маленьким глотком, Майлз с сожалением оставил бокал на первой же найденной им ровной поверхности. Его карликовое тело отказывалось справляться с алкоголем, а у Майлза не было ни малейшего желания встречаться с бароном Феллом в полукоматозном состоянии или неудержимо хихикая. Более удачливый в плане обмена веществ Торн оставил бокал у себя.

Откуда-то донеслась удивительная музыка: стремительный бег сложных аккордов. Майлз безуспешно пытался угадать, что это за инструмент, точнее, инструменты. Обменявшись взглядами, они с Торном в едином порыве двинулись в направлении звуков. Обогнув спиральную лестницу, фоном для которой служило великолепие станции, планеты и звезд, они обнаружили музыканта. Майлз широко раскрыл глаза. Да уж, на этот раз хирурги дома Риоваль зашли слишком далеко…

Декоративные разноцветные искорки очерчивали шарообразное поле большого антигравитационного пузыря. Внутри парила женщина. Она играла, и ее руки цвета слоновой кости мелькали на фоне зеленых шелковых одежд. Все четыре руки…

На ней был струящийся жакет-кимоно, перехваченный поясом, и такого же цвета шорты, из которых вместо ног тянулись еще две руки. Волосы у музыкантши были короткие, мягкие, иссиня-черные. Глаза женщины были закрыты, а на порозовевшем лице застыло ангельское спокойствие — глубокое, отстраненное, пугающее.