Журнал «Если» - «Если», 1999 № 04

Тем неожиданнее оказались две первые ласточки — картины, снятые «по мотивам» их произведений. Как полагается, обе буквально пролезли на экран: первая, используя маневр «захода с фланга», вторая — нахальной и дерзкой «психической атаки».

Я имею в виду снятый режиссером Г.Кромановым на эстонской киностудии (на флангах оборона противника была слабее!) «Отель «У ПОГИБШЕГО АЛЬПИНИСТА» и многократно терзаемый, откладываемый, переснимаемый — но идущий напролом, неодолимый фильм Андрея Тарковского по «Пикнику на обочине». Во втором случае клин вышибался клином: проблема Тарковского в глазах начальства отодвигала на обочину проблему Стругацких.

«Отель «У ПОГИБШЕГО АЛЬПИНИСТА» восприняли спокойно, без восторгов, но и без ругани. Может быть, потому что сам литературный первоисточник оказался в творчестве братьев произведением эпизодическим, проходным. Убрать из книги тайну «чада» (интриговавшую нас едва ли не больше, чем происхождение загадочного господина Мозеса со товарищи) да умного сенбернара Леля, поднявшего ножку на красавца-викинга (ясное дело, «железяка инопланетная»!), и что останется?

Постановщики фильма решили не геройствовать и преисполненных достоинства фиг в кармане не держать, но и не халтурить. В результате получился образцовый детектив с фантастическим «бантиком», в меру красивый и в меру «экзотичный»: в те времена для создания атмосферы «заграницы» достаточно было наприглашать прибалтийских актеров, раздобыть хотя бы один импортный автомобиль и расставить по столам без меры бутылки «Джонни Уокера»… Научной фантастики в картине — с гулькин нос, фирменным юмором братьев пришлось пожертвовать, зато что касается «саспенса» с ожившими мертвецами, то его наворотили даже с избытком. В конце концов, если не считать неудачного, вызывающего смех в зале финального лыжного пробега, получилась рядовая, воспринимавшаяся без активного раздражения картина. Никакая не кинофантастика, конечно, и никакие не Стругацкие, но… в те времена смотреть можно было с интересом.

А вот с фильмом Тарковского, который давно и мучительно ждали, история получилась прямо противоположная. Заметим, фильм вышел в том же 1979 году.

Ну, во-первых, нужно знать, что тогда означала для нас каждая новая лента Тарковского. Скандал, шедевр, сенсацию, восторг, разочарование, переворот, Шевардинский редут, последний день Помпеи, неизбежную премию в Каннах и столь же гарантированный временный запрет. На премьеру в Дом Кино за пригласительные билеты драка шла даже в здании ЦК на Старой площади. И хорошо помню завистливые взгляды из очереди: ведь в руке у меня был пропуск в рай, искомый клочок бумаги, выданный поутру аж самим А.Н. — с оглядкой, в конвертике: «Только никому ни слова — понял? Телефон второй день обрывают…

Хотя в среде любителей фантастики особенно радостных ожиданий не наблюдалось. Главным образом потому, что хорошо помнились опыты великого кинематографиста над произведением великого писателя Лема. А также обратили внимание на скупо просочившиеся в печать размышления Тарковского по поводу того, что он собирается ставить и как он себе это представляет. Правда, осторожный оптимизм внушала случайная информация о том, что на сей раз сценарий писали все-таки «братья по разуму». Из бесед же с Аркадием Натановичем я знал, что иду смотреть фильм Тарковского, а о «Пикнике…», по его словам, нужно забыть — для пущего душевного спокойствия.

И все же, даже не ожидая от новой картины ничего хорошего, большинство из нас надеялось: все равно это будет прорыв. Прорыв Стругацких на большой — в том числе мировой — экран. И к массовому читателю, путь к которому хотя никогда окончательно не закрывался, но в конце семидесятых был все же изрядно затруднен. Наконец, прорыв Стругацких к читателю «нефантастическому», коему, как нам тогда казалось, мешает принять и полюбить их творчество лишь стереотип: «Фантастика?! Разве это литература…

А вышел все-таки очередной фильм Тарковского. Что само по себе обязано было стать событием в отечественной и мировой культуре. От Стругацких, на мой взгляд, в картине остались лишь некоторые обрывки диалогов, как и любой литературный текст, только мешавшие Тарковскому…

Сейчас, по прошествии двух десятилетий, когда раны от первого удара затянулись, когда нет уже ни того мира, ни тех страстей — и Аркадия Стругацкого, и Андрея Тарковского, и всей великолепной тройки исполнителей — Кайдановского, Гриценко, Солоницына, — я готов признать очевидное.

Что перед нами одна из вершин творчества одного из крупнейших режиссеров XX века. Что картина, если отнестись к ней без предвзятости, временами завораживает. Что мысли и образы, которыми она оперирует, запоминаются надолго. Хотя и не являются близкими лично мне; подозреваю, что большинству поклонников творчества Стругацких тоже, а может быть, и самим братьям, несмотря на все их устные и печатные заявления на сей счет («Мы работали с гением, а гений — это, знаешь ли…» — не раз говаривал Аркадий Натанович. После Чернобыля слова «зона» и «сталкер» благодаря Тарковскому стали пророческими, а роль Александра Кайдановского — просто гениальна.

Но осталась вся эта история пикником на обочине творчества других, не менее талантливых и думающих людей. Братьев Стругацких.

Однако в 1979 году жизнь, как следовало догадаться, не остановилась, и уже спустя три года, в 1982-м, телезрителей порадовал двухсерийными «Чародеями» режиссер Константин Бромберг, до того прославившийся «Приключениями Электроника». Порадовал — пишу безо всякой иронии, потому что массовому зрителю фильм действительно понравился. И не прекращает нравиться уже без малого двадцать лет. Достаточно вспомнить, как в последние новогодние праздники за эту добрую и бесхитростную сказку-мюзикл с песнями-шлягерами Евгения Крылатова и Леонида Дербенева дрались ведущие телеканалы, изрядно помятые кризисом!

Другой вопрос, что в «Чародеях» углядеть какую-то связь с остроумным, бурлящим «Понедельником…», привнесшим в фольклор моих сверстников не меньше фраз и словечек, чем несравненные Ильф и Петров, — это все равно как дойти до буквы К в стенгазетном заголовке «За передовую магию!». Но, к счастью, кажется, никто и не отнесся к этой милой и абсолютно стерильной новогодней ленте как к «фильму по Стругацким».

Затем наступило тоскливое безвременье, когда историческое время тикало от похорон до похорон очередных генсеков. Все застыло в ожидании — в том числе и роман кинематографа со Стругацкими.

Новый виток их отношений начался, как и следовало ожидать, как только стало можно. Но тут же выяснились два попутных обстоятельства, не приходившие в голову не только нам, поклонникам творчества братьев, но и всей передовой и, как ей казалось, думающей интеллигенции.