Андрей Федосеенко - Искатель. 2009. Выпуск №2

Это был любопытнейший факт. Езерский незамедлительно доложил о своем открытии Кируте, и тот, выслушав инспектора, воскликнул: «Ай да Олежек, ай да молодец! Это же очень важная

зацепка. Конечно, этот человек сменил фамилию, и, возможно, не раз, и найти его будет вовсе не просто. Но это уже дело второе. А вот первое: сдается мне, что мы напали наконец на верный след. Мои размышления постоянно вертелись возле далекого прошлого Дрягиной, возле барской усадьбы, где она родилась и выросла. Я интуитивно чувствовал, что этот преступный шлейф тянется оттуда, но никак не мог связать воедино свои обрывочные мысли… Но курочка, как известно, по зернышку клюет. Вот и появляются недостающие звенья в нашей цепочке… Надо изъять старые фотографии у Журавлевой, что остались от тети, а если есть, то и письма; встретиться со старожилами села и узнать, есть ли среди них те, кто когда-то жил или учился в помещичьей усадьбе либо что-то знает от своих близких. А потом будем готовить командировку в Геленджик. Мы должны хорошо подготовиться к встрече с этим человеком. Боюсь ошибиться, но сдается мне, что барчук из усадьбы помещицы Соловской и предатель Кентавр — одно и то же лицо».

Пока Езерский собирал сведения о помещичьей усадьбе и ее бывших обитателях, Кирута решил вновь побывать в Старом Крупце, на том месте, где жила и погибла при загадочных обстоятельствах Клавдия Федоровна Дрягина.

Прошло уже три месяца со времени ночной трагедии в этом старинном селе. Стояла золотая осень. На пожарище все заросло бурьяном. Теперь он пожух, трава полегла, а сверху лежало покрывало из желтых березовых листьев. Тропинка к бывшему дому даже не угадывалась. В палисаднике, от которого осталось несколько штакетин, доцветали поздние цветы — георгины, флоксы, петунии. Вокруг в несколько рядов стояли взгрустнувшие березы, а рядом с пожарищем — раскидистые яблони, на которых то тут, то там виднелись янтарные плоды. Серебряные нити паутины — седины бабьего лета — медленно плыли в воздухе и цеплялись за ветви деревьев. А под сенью деревьев обугленные, черные как смоль стены и русская печь с полуразрушенной трубой — все, что осталось от некогда крепкой избы.

Исследуя пожарище, следователь едва не угодил в подполье, люк которого был открыт. Кирута заглянул в яму. На дне была настоящая свалка: старые кастрюли, рваная обувь, проросшая картошка, битый кирпич, гнилушки и головешки. Яма осыпалась, и ее содержимое частично было укрыто землей. Кирута взял штакетину, опустился на колени и стал обследовать подполье. Но ничего интересующего его не обнаружил. Затем принялся изучать чулан, расчищая пол и слегка покачиваясь на половицах. Неожиданно одна половица зашаталась. Следователь нагнулся и попытался ее приподнять. Доска подалась легко. Кирута просунул руку в дыру и стал шарить под полом. И тотчас нащупал и извлек на поверхность металлический сундучок, покрытый ржавчиной. На ручке сундучка болтался ключ на шелковом шнурке. Кирута протер шкатулку травой и, приладив ключ, открыл сундучок. Внутри лежали документы Дрягиной, грамоты за работу в школе, похоронка на старшего сына, письма. А на дне — свернутая в трубочку и перевязанная красной ленточкой тетрадь в коричневом клеенчатом переплете.

Следователь отыскал в саду покосившуюся скамеечку и, присев на нее, не без трепета развязал ленточку и открыл тетрадь, пропахшую подпольем.

«Взяться за перо меня побудила глубокая несправедливость. Я прожила нелегкую жизнь. Во время войны потеряла двоих сыновей — самое дорогое и святое для меня. Сама, как могла, помогала своей стране победить коварного врага — была связной партизанского отряда… Да и как иначе. Ведь я всю жизнь учила детей, воспитывала патриотов своего Отечества. Разве я могла сидеть сложа руки, когда над моей страной нависла смертельная опасность. Я должна была подавать пример своим ученикам в деле защиты своей Родины. И я делала все, что могла…

Весной 1943 года отряд был уничтожен гитлеровцами — партизан выдал предатель. Я находилась на задании и осталась в живых. Подозрение пало на меня…»

Это были «Записки партизанки» — Клавдии Федоровны Дрягиной. О такой находке следователь мог только мечтать…

Здесь, на лавочке, под сенью отливающих золотом берез, за чтением рукописи бывшей партизанки и нашел Кируту капитан Езерский.

— Что за архивы изучаешь, товарищ следователь? — удивленно спросил инспектор.

— Архивы Клавдии Федоровны Дрягиной, — улыбнулся в ответ Кирута.

— Быть этого не может. Неужели докопался?

— Как видишь. Вот ларчик и открывается просто, — показал на сундучок следователь.

— Поздравляю, Анатолий Дмитриевич. Такая редкая удача.

— Спасибо. Но, я вижу, ты тоже не с пустыми руками. Иначе зачем я тебе так срочно понадобился.

— Да, у меня тоже хорошая новость. Был чужак в селе…

— Присаживайся — и все по порядку, — вновь улыбнулся Кирута. — Что за источник информации?

— Старокрупецкого пастуха Ивана Кумекина случайно встретил. Закурили. Разговорились. Он и поведал мне, что накануне гибели Дрягиной рано утром, когда выгонял в поле стадо, за околицей видел человека, уходившего в сторону Вяхоревского лога. Местные жители этой дорогой не ходят — предпочитают ходить напрямую, по Буклановскому большаку. У незнакомца на плечах была плащ-накидка с капюшоном, накинутым на голову. Пастух окликнул его: «Эй, мил человек, угости сигаретой!» Но тот в ответ даже не повернул головы. Только на росяной траве остался большой след от его сапог.

— Ну, вот тебе и нитка-невидимка, — ухмыльнулся следователь.

— Но это еще не все. В день убийства Дрягиной пастух задержался на пожаре. Когда же пригнал стадо за околицу, вновь обнаружил следы тех же сапог, ведущие в Вяхоревский лог.

— Это значит, что он был в селе по меньшей мере дважды.

— Выходит, следил за Дрягиной, — согласился инспектор.

— И в день убийства, похоже, дождался, когда та откроет дверь по какой-либо нужде. Тогда и ворвался в дом…

— Нужда проста — селяне встают ни свет ни заря доить коров, — подсказал инспектор, знавший деревенскую жизнь не понаслышке.

— Ну что же, сегодня мы день прожили не зря и заслужили по кружке хорошего пива, — похлопал инспектора по плечу Ки-

' рута. — Давай в мою машину — и в город, к ближайшему бару.

В пути говорили о расследовании дела Дрягиной. Кирута вспомнил, как тяжело давались первые шаги, и заметил: «В нашей работе как в известной китайской сказке о непобедимом тесте чем больше его месишь, тем больше оно разрастается. Сколько хлопот, усилий, бессонных ночей, а объем работы только растет, версий уйма. А потом наступает момент, когда сторицей окупаются труды праведные и все становится на свои места».