Андрей Федосеенко - Искатель. 2009. Выпуск №2

— Я готова ответить на ваши вопросы.

— Расскажите о Клавдии Федоровне, о ее семье, — попросил капитан. — Меня интересует все, что касается вашей тети…

— Клавдия Федоровна Дрящна, в девичестве Кускова, — родная сестра моей покойной мамы, — дрогнувшим голосом начала Мария Марковна. — С ее уходом никого близкого у меня не осталось, — женщина уронила слезу. Потом, взяв себя в руки, сказала: — Простите, тетя Клава была мне как мама. До революции она окончила; женскую гимназию в Старом Крупце, открытую помещицей, а затем; работала в своем селе в начальной школе до выхода на пенсию…

Шуж тети, Иван Дрягин, умер рано, и ей пришлось одной подниматъ двоих сыновей. Старший сын Андрей в начале войны окончил летное училище, попал в истребительный батальон и погиб в 1943 году на территории Словакии, где и захоронен.

— Нам известно, что Клавдия Федоровна воевала в партизанском отряде.

— Во время оккупации Старого Крупца тетя Клава установила связь с партизанами и проводила младшего сына Федю в партизанский отряд, а затем и сама отправилась за ним. Ее, опытную, отважную, хорошо знавшую местность, назначили партизанской связной. Незадолго до освобождения нашего края в партизанский отряд нагрянули эсэсовцы и полностью уничтожили его. В живых осталась только тетя Клава, находившаяся на задании. После освобождения района в немецкой комендатуре обнаружили архив, где в одном из документов говорилось, что на след партизан помог выйти русский агент по кличке «Кентавр». Других данных в архиве не было. Поэтому трудно было установить, кто скрывался под этим именем — мужчина или женщина. Немцы, как известно, были большими конспираторами. Так как в живых осталась только тетя Клава, подозрение пало на нее. Ее долго таскали по следственным кабинетам, но в конце концов оставили в покое. Было нелепо предположить, что женщина, у которой война отняла двоих сыновей, могла пойти на предательство, в том числе своего младшенького, который в ту пору находился в отряде…

Уйдя на пенсию, тетя Клава надломилась, стала прикладываться к рюмке. Я стыдила ее, она в ответ обещала покончить с пагубной привычкой, но начинала вновь и вновь…

— А врагов у Клавдии Федоровны в селе не было? Может быть, у вас есть какие-либо соображения относительно ее гибели? Вы ведь наверняка навещали тетю, и она могла поделиться с вами, — спросил Езерский.

— Да, я действительно часто навещала тетю. Мне было жаль ее, одинокую, незаслуженно обиженную, с такой печальной судьбой. Она много рассказывала о войне, о моих двоюродных братьях, Андрее и Федоре, которых молодыми отняла у нее война. Нередко затрагивали главную тему — гибель отряда. Тетя Клава будто чувствовала, что ее жизненная дорожка скоро закончится, и хотела сохранить чистым свое имя. Она вела дневник, но мне его не показывала… Однажды я заглянула к ней, как всегда на часок, и увидела, что она очень взволнована, хотя и под хмельком. Я поинтересовалась, в чем дело.

«Знаешь, Машенька, — сказала она, — третьего дня я получила письмо от своей подруги, с которой отдыхала в Геленджике, в санатории «Жемчужный». Там я встретила человека, который показался мне знакомым. Мужчина примерно моих лет, похоже, тоже узнал меня. Я все это время думала: «Где я могла видеть его раньше?» И пришла к выводу — в партизанском отряде. Если бы я сразу сообразила — я бы проследила за ним. Но он как-то быстро исчез… Так вот, знакомая сообщила, что после моего отъезда, он пытался навести справки обо мне. Это обстоятельство подтверждает мою догадку…»

Я тогда не придала должного значения словам тети, но вскоре тетя Клава погибла, и я подумала: если она видела этого человека в отряде, значит, он тоже остался в живых и тогда подозрения в гибели отряда в равной степени падают и на него…

— Это очень важно для нас, — заметил Езерский.

Он поблагодарил Марию Марковну за ценную информацию и хотел уже попрощаться, но она жестом остановила его.

— Да, вот еще что… Накануне Дня Победы нам в редакции дали задание подготовить материал для спецвыпуска об участниках войны. Я готовилась отправиться к одному фронтовику, участнику штурма Берлина, а мой коллега, Павел Багинский, никак не мог определиться, куда ему направиться. И тогда я подсказала: «Езжай в Старый Крупец. Там живет моя тетя, Клавдия Федоровна Дрягина, партизанка, двое сыновей которой погибли во время войны.

А сама она была партизанской связной в отряде «Мстители»…

В результате на свет появился вот этот очерк.

Мария Марковна выдвинула ящик письменного стола, извлекла оттуда папку, а из нее — газету небольшого формата и протянула Езерскому

— Если вы не против, я возьму ее на время с собой, — обратился к ней капитан.

— Конечно, конечно, — кивнула в знак согласия Журавлева.;

В кабинете Езерский развернул районную газету «Заря» и углубился в чтение. Очерк Павла Багинского назывался «Дом в березках».

«В несколько рядов березки. Потом старый сад с разлапистыми яблонями. Домишко, обшитый красными вагонными досками. Дымок из трубы. Это дом Клавдии Федоровны Дрягиной — бывшей учительницы. Теперь Клавдия Федоровна на пенсии. Постарели и дом и хозяйка. От дождей, ветров и морозов; покосился у дома левый угол. У нее от пережитого волосы — цвета березовых стволов. В семьдесят лет многое стирается в памяти. Но многое нельзя забыть.

Муж умер нежданно-негаданно. Вся жизнь ее теперь была подчинена одному: вырастить обоих мальчиков настоящими людьми, чтобы ни перед односельчанами, ни перед страной стыдно не было.

Старший — Андрей — даже во сне видел себя летчиком. Скромный, тихий был, но страсть какой настойчивый. Своего добился-таки: закончил авиационное училище. Несколько лет летал на самолете. В войну, в 1943 году, сбили его над занятой врагом территорией, попал в плен. Вместе с двумя друзьями-летчиками бежал из лагеря к чешским партизанам. Когда в Словакии поднялось восстание, их, русских ребят, направили туда помочь и воодушевить восставших.

Похоронен Андрей в городе Брно. Обо всем этом Клавдии Федоровне рассказала в письмах дочь крестьянина из Словакии. За укрывательство русских летчиков ее отца фашисты расстреляли, мать посадили в тюрьму. Десять лет разыскивала пани Шевацкая мать русского летчика, чтобы сказать ей, что Андрей был храбрым и честным человеком. На его могиле всегда живые цветы.

Когда война загремела горем и несчастьем по брянской земле, меньшему, Федору, было пятнадцать лет. В темную осеннюю ночь 1941 года к ней пришли бывший директор МТС, председатель колхоза и еще несколько человек. Она уже слышала о них — партизаны.