Ричард Маккенна - «Если», 1994 № 10

Стив поднялся, и мы вышли из кабинета.

— Пошли, я тебе его покажу. Понимаешь, теперь, вместо того чтобы сочинять фантастические миры, он в них живет. Далекие планеты, кошмарные чудовища, невероятные приключения — вся эта фантасмагория стала его средой обитания. Блистательный ум, посадивший себя в клетку собственного вымысла. В конце концов, вымысел может стать для него единственной реальностью, и тогда его уже ничто не спасет. Знаешь, что такое симпатическая магия? Человек воображает, что его заколдовали — и умирает. Если рожденное сном чудище убьет Красвелла, он уже не проснется… Препараты не помогают. Послушай сам… — Стив остановился у койки, на которой лежал, что-то бормоча, Маршем Красвелл.

Я нагнулся и прислушался к тому, что шептали бескровные губы.

— …по равнинам Истака, чтобы добыть волшебный Алмаз. Я, Мултан, поведу вас, ибо я обрел свой Меч. — Змей должен быть повержен, но только сила Алмаза может превзойти его силу. Вперед же, верные мои соратники!..

Правая рука Красвелла, безжизненно лежащая на одеяле, чуть дрогнула. Он призывал друзей.

— Значит, все еще Змей и Алмаз, — пробормотал Стив. — В этом сюжете он живет уже двое суток. Изредка сознание начинает бороться, он пытается трезво оценить происходящее, вырваться в реальность… Жуткое зрелище. Он пытается побороть кошмар — и не может.

Я вспомнил про Билли, старый добрый кольт сорок пятого калибра, и рассказал эту историю Стиву, пока мы возвращались в его кабинет.

— Превосходно! — воскликнул Стив. — Твоему отцу надо было стать врачом! Кстати, для спасения Красвелла я собираюсь применить тот же принцип. Но для этого нужен человек, у которого хорошо развитое воображение сочетается со скепсисом. Трезвый ум и чувство юмора. То есть, мне нужен ты!

— Я?! Как же я его буду спасать? Я его даже не знаю! — Узнаешь, — сказал Стив, и от того, как он это сказал, по спине у меня пробежал холодок. — Ты узнаешь его так близко, как не знают друг друга родные братья. Я отправлю тебя — твою личность, твое сознание — в больное сознание Красвелла.

Я оторопел.

А Стив как ни в чем не бывало раскуривал трубку, закинув ногу на подлокотник кресла.

— Никаких чудес. В общем-то, это почти тот же прием, какой применил твой отец. Технически, правда, это будет посложней. Мы создавали прибор, позволяющий «считывать» образы, возникающие в мозгу пациента — что-то вроде энцефаллографа, только гораздо совершенней. И совершенно случайно обнаружили, что полярность можно менять — то есть можно войти в сознание больного. Сложность в том, что, если воображаемый мир реален для пациента, он будет столь же реален и для врача.

— Стоп! — перебил я его. — Но ведь врач ты, а не я. Почему бы тебе самому не залезть в его мозги?

— Стив улыбнулся и дал по мне высоковольтный залп своих серых глаз.

— На то есть три причины. Во-первых, мне нравится его проза. Есть опасность, что я ему поддамся. Ему должен противостоять человек с избытком здравого смысла. И ты, старый циник и выпивоха, для этого отлично подходишь. Во-вторых, если мое сознание будет подавлено, мне никто не сумеет помочь. Тебе же помогу я. И, в-третьих, когда — и если — он придет в себя, он непременно захочет убить того, кто разрушил его сны. Ты никогда больше не встретишься с ним, а я должен закончить лечение.

— Я так понял, у меня есть шанс проснуться кандидатом на койку в соседней палате.

— Если увязнешь в его воображении. Но ведь ты непробиваемый скептик! Так что просто валяй дурака, издевайся над его выдумками — ты отлично это умеешь. Воображение у тебя достаточно богатое, насколько можно судить по твоим репортажам.

Я поднялся, отвесил ему поклон и с наивозможнейшей вежливостью сказал:

— Спасибо, дружище. Ты очень кстати вспомнил про репортажи — завтра вечером мне надо быть на матче в Мэдисон-Сквер Гарден.

— Послушай, Пит! — Стив оказался у двери раньше, чем я, и принялся меня убеждать. Убеждать он умеет. Я не мог отказаться — Стив смотрел на меня умоляюще. А я не привык отказывать друзьям.

Словом, через десять минут я лежал на кушетке. Напротив — на другой кушетке — лежал Красвелл. Стив возился с ним, прилаживая к его голове никелированную кастрюлю, похожую на сушилку для волос. Ассистент надевал такую же штуку на мою разнесчастную голову. От обеих кастрюль к кронштейнам у изголовья тянулись жгуты проводов. От кронштейнов эти же жгуты уходили в аппарат на колесиках. Аппарат выглядел точь-в-точь, как гвоздь сезона на Всемирной Распродаже Научного Барахла Двухтысячного Года.

В голове у меня крутились тысячи вопросов, но те, что я все-таки успел задать, звучали на редкость глупо.

— Что я должен ему сказать? «Доброе утро, мистер Красвелл, как поживает ваш обожаемый психоз?» Или мне следует просто представиться по всей форме?

— Скажи ему, что ты Пит Парнелл, а потом действуй по обстановке. Импровизируй. Я в тебя верю!

— Благодарю. А как я узнаю, что пора домой?

— Если ты не вытянешь Красвелла в течение часа, я просто отключу ток, — и он направился к установке. — Счастливых снов!

Я глубоко вздохнул.

Было невыносимо жарко. Два знойных летних полдня одновременно. Два кроваво-красных солнца застыли в раскаленном небе. Я стоял на мягком зеленом газоне, до горизонта покрывающем плоскую, как стол, равнину. Удивительно, но ноги не чувствовали прохлады травы. Я посмотрел вниз. Это была не трава, а пыль. Раскаленная зеленая пыль.

Метрах в трех, изумленно выпучив на меня глаза, стоял гладиатор. Ростом он был не меньше двух метров, бронзовая кожа, бугры мускулов, в руке — длинный сверкающий меч.

Я улыбнулся.

— А ты быстро загораешь, старина, — сказал я.

— Пару минут назад ты был бледным, как овечка.

Гладиатор заслонил глаза от двойного солнца.

— Ужель Гарор опять тщится ввергнуть меня в безумие? Обитатель Земли, здесь, на равнинах Истака?! Или я и впрямь лишился рассудка?

Голос у него был глубоким, красиво модулированным.

— Там, откуда я прибыл, эта идея все больше овладевает массами, — сказал я. — В смысле, что ты малость того.

Мой голос звучал совершенно обычно. Вообще же, если не считать исключительно удушающей жары, я чувствовал себя неплохо.

Помните сновидения на границе сна и бодрствования, когда еще можно управлять своими ощущениями? Сейчас я испытывал нечто подобное. Теперь я понимал, что имел в виду Стив, говоря, что я смогу импровизировать. Я оглядел себя. Твидовый костюм, туфли на толстой подошве — ну да, так я и был одет, когда прибыл в больницу. Но в этом пекле, придуманном Красвеллом, не помешало бы что-нибудь полегче.

Сандалии? Отлично! На моих ногах оказались сандалии.

Я расхохотался. Я ведь чуть было не принял его правил игры!