Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

Танрэй взглянула на него будто даже немного свысока:

— Напомнить тебе старую историю про забывчивого агронома [21] История про забывчивого агронома — древняя аллийская притча о садовнике, который каждое утро почему-то забывал, что вчера уже вскопал и засеял грядки, а оттого вставал, брал лопату, перекапывал и засаживал все заново. И так ежедневно. Разумеется, урожая он так и не дождался. ?

— О, Природа! Любишь прошлое? Так напиши о нем стихи — и начни жить сегодняшним, с тем, что дано. Способна ли ты изменить то, что уже свершилось пятьсот лет назад? Нет! А я? Тоже нет! Чего мы с тобой добьемся нытьем? — случайно мелькнувшая идея о стихах ему понравилась. — Ну послушай, а в самом деле — почему бы тебе не описать все, что ты знаешь, в прозе или в рифму? У тебя должно получиться, ты чувствуешь язык, он подчинится тебе лучше, чем мне — биохимический анализ.

— Я молчала больше пяти лет, Ал… Я отвыкла…

— Перед звездами мы все равны. Главное — начать что-то делать, поскольку если не делать, то ничего и не выйдет.

— Таким ты мне нравишься больше, — она шутливо растрепала его густые волосы, и Ал поцеловал ее.

Вот странно: он зажмуривался и видел на месте жены Ормону, только синеглазую и с ясной улыбкой Танрэй. И она, воображаемая полу-Ормона — полу-Танрэй, вызывала в нем целый вихрь чувственных фантазий.

— Давай сбежим отсюда? — прошептал он. — Мы будем хотя бы несколько часов только вдвоем…

Ал снова покосился на родителей Танрэй. Она уже заколебалась — ее соблазняло его предложение, но в то же время нестерпимо хотелось повеселиться вместе со всеми — как вдруг за спиной у них прозвучал безучастный металлический голос:

— Что, даже не потанцуем?

Он обернулся. Позади стояла Ормона с намотанным на руку палантином и обнаженными плечами.

— Танрэй не будет так любезна уступить мне перед вашим уходом своего мужа? Всего лишь на один танец!

Красавица улыбалась. Она стояла, едва прикрытая лиловыми перевязями лифа откровенного платья, крест-накрест перетянувшими высокую литую грудь, а в маленьком пупке подтянутого живота мерцал алмазный страз. Ал едва заставил себя отвести взгляд от этого алмазика, его подхватило вьюгой яростных мыслей жены, и он успел заметить, как Ормона мельком посмотрела куда-то вверх, под потолок.

— Я не против, — процедила Танрэй.

— Вот и славно, — мурлыкнула Ормона и утянула его в гущу танцующих, пробираясь к большому круглому подиуму в центре гигантского зала.

Ал обернулся к жене, но ту уже взял в плен хмельной созидатель Кронрэй, бормочущий безобидные стариковские комплименты ее «златовласой красе».

Грянул заводной мотив, будто музыканты только того и ждали, чтобы вышли Ал и Ормона. И когда они начали свой лихой танец, окружающие останавливались и восхищенно смотрели на великолепную пару.

Стоило гибкой Ормоне изогнуться в его руках, как перевязь сдвигалась, искушающее обнажая грудь, а длинные волосы партнерши взлетали при каждом движении, чтобы затем окутать их обоих покровом чувственной тайны. Она дразнила, но стоило Алу увлечься — отталкивала, да и к тому же постоянно выискивала кого-то глазами — то вверху, то в зале. И тогда взгляд ее становился злым и торжествующим.

Волк по-человечьи вскрикнул от неожиданной ослепляющей боли в плече. Сбитый пулей, он сорвался с края и покатился по осыпи в глинистую воду переполнившегося рва…

Первый крюк полностью разогнулся, и потолочная плита целиком слегка просела. Отсыревшая штукатурка посыпалась вниз, но и теперь никто этого не заметил — все безотрывно следили за огненным танцем двух самых красивых мужчины и женщины Кула-Ори.

Посмеиваясь, Тессетен наблюдал за оставшимися внизу. Вот Кронрэй близоруко и растерянно глядит на немую от потрясения Танрэй, которая не может даже шевельнуться. Вот Дрэян тискает рукоять своей сабли и добела закусывает губу. Вот всплескивает руками госпожа Юони и начинает что-то нашептывать мужу. Вот Паском и тримагестр Солондан прерывают беседу и смотрят на танцующих.

Это все было бы забавно — Ормона обожает водить за нос, а сегодня она будто сорвалась с цепи, и причина неизвестна — если бы не поведение все воспринявшей всерьез Танрэй и не выдержавшего провокации Ала…

Сетен увидел только, как эта бедная девчонка бросилась вон из павильона и, не чуя ног, не разбирая дороги, побежала вверх по ступенькам, на ассендо. О, Природа! Ну отчего они все такие глупые и легковерные?!

— Надеюсь, ты не собралась сделать то, о чем я подумал? — спросил он, преграждая путь Танрэй и красноречиво заглядывая через витые перила ассендо.

Она опомнилась, моргнула:

— Нет, конечно, нет… Что такое ты думаешь! Я хотела просто подышать…

— Ну, бывает, что мы, сестренка, не подумав, совершаем ошибки, а потом расхлебываем их всю жизнь.

— Сетен, прости, но не мог бы ты сейчас оставить меня одну?

— Не-а, — он одним глотком опустошил свой бокал и поставил его на край карниза. — Как же многолики вы, женщины! Иногда — сама мудрость, в следующий миг глядишь — глупее новорожденного младенца!

— Вы с Ормоной — одна душа! — в пылу раздражения выкрикнула Танрэй, сама еще не замечая, что уже поддалась незаметной терапии и вышла из нелепого ступора.

— Конечно, иначе как бы мы прожили под одной крышей почти двадцать лет? С прискорбием отмечу, что и вы с Алом — тоже одна душа, и от него ты нахваталась не самых лучших качеств.

— Да прекрати, и без тебя тошно!

— Может, и ты одаришь меня танцем? Но только тут, на ассендо, Возрожденная!

Он впервые назвал ее так, на старом ори.

— Конечно, тебе ведь все равно… — проворчала Танрэй, решительно не понимающая, как можно сохранять маску спокойствия в таких обстоятельствах.

— Мне не все равно, — отозвался Тессетен. — Но… Да ничего, пустое. Ты многого не знаешь — да тебе, наверное, и не стоит знать…

— Почему это?

— Да как сказать… Хотя…

Танрэй посмотрела на него с любопытством:

— О чем ты?

И тогда он решился:

— Давай я просто напою тебе один мотив, а ты сама решишь, как тебе быть, когда узнаешь все. В конце концов, ты уже не маленькая девочка, которую надо водить за ручку, и способна принимать решения.

Он тихо запел ей на ухо, и она не заметила, как оба они, обнявшись, тихо закружили в медленном ритме его мелодии.

Это была песня об Оритане, очень старая и нежная. Она повествовала о прекрасных золотых куполах Рэйодэна, об уходящих верхушками в облака звездных храмах, о горах Эйсетти, где персиковый румянец зари проступал с восходом Саэто на округлых зданиях домов, о пылающей красным камнем Коорэалатане. А еще Сетен пел о попутчике и попутчице и их ученике, которые растеряли друг друга на неведомых тропах жизни.