Дэниел Худ - Драконья справедливость

Пока Раф бегал на кухню за чем-нибудь подходящим, Лайам не отводил от находки глаз. Эласко в восторге хлопал его по спине.

— Она нашлась! Она и вправду нашлась! Я все не верил, Лайам, но она все же здесь! О боги, это блестяще!

— Она-то здесь, — пробормотал Лайам. — И пробыла здесь месяца четыре — не меньше.

Тяжелый запах шел снизу и забивал ему ноздри, но он все не отстранялся, он все сверлил взглядом книгу, словно надеясь, что пристальный взгляд сможет вернуть ей первоначальное состояние.

Сверху послышался голос Рафа, тот говорил что-то, извиняясь, жене, потом парфюмер скатился вниз по ступеням, сжимая в руках рыболовный сачок.

— Четыре месяца, — эхом отозвался Эласко, осознав наконец смысл этих слов. Лайам взял у Рафа сачок и, неуклюже перегнувшись через край водосборника, попытался подцепить книгу.

— Да уж, четыре, — Лайаму удалось поддеть сачком размокшую массу и оторвать ее ото дна. Поверхность взбудораженной жижи пошла пузырями. Ноздрей Лайама достиг новый выброс зловония, он охнул и отвернулся, но рук не разжал. — Четыре треклятых месяца!

С останков книги на пол стекали зеленовато-бурые капли, переплет ее покоробился, страницы слиплись и разделить их не представлялось возможным.

Среди бочек нашелся пустой ящик, находку со всей осторожностью положили в него. Раф, высунувшись из люка, убедился, что кухня пуста, и поторопил знаками непрошеных посетителей. Лицо его выразило огромное облегчение, когда те, пробежав по темному коридору, выскочили за дверь.

На улице Лайам вдруг осознал, насколько нелепо он выглядит — грязный ящик под мышкой, руки в дегте, камзол и сорочка в пятнах.

— Ну и видок, наверное, у меня, — проворчал он, перехватывая поудобнее свою ношу и безуспешно пытаясь отряхнуть платье.

— Думаете, тут ничего уже сделать нельзя? — воскликнул Эласко взволнованно.

— Ну, на худой конец, я могу и переодеться, — вяло пошутил Лайам, но юноша шутки не принял.

— Но книга, Лайам, книга? Неужто она совсем никуда не годна?

Лайам тяжко вздохнул и побрел к Водяным Вратам.

— Не знаю. На месте посмотрим. Может, попробуем ее как-нибудь высушить, но вряд ли что из этого выйдет. Придется сказать госпоже Саффиан, что дело я провалил.

Он еще раз вздохнул, но во время вздоха ему подумалось вовсе не о госпоже Саффиан. Ему подумалось о квесторе Проуне — о его жирной, самоуверенной, похожей на задницу морде!

Вдова Саффиан находилась в крепости. Вместе с эдилом Куспинианом и его старшим писцом она уточняла, как будет строиться заседание. Эласко и Лайам попросили ее спуститься во двор, где подсыхала на солнце их сомнительная находка. Госпожа председательница внимательно оглядела зеленовато-бурый комок, потом столь же внимательно посмотрела на Лайама, словно пытаясь определить, какой из объектов осмотра выглядит посимпатичней.

— И это все, что вы раздобыли? — спросила она. Лайам кивнул. Вдова склонила голову на плечо, словно в таком ракурсе осклизлое месиво могло ей о чем-то сказать. — Вы полагаете, это книга заклятий?

— Это действительно книга заклятий, — заверил ее Лайам. Он сам себя в том убедил, но для вящей уверенности счел нужным проконсультироваться у Фануила. Дракончик, на мгновение поменявшийся с хозяином зрением, подтвердил, что это «Демонология», только «очень уж безобразная».

Вдова Саффиан уверенности Лайама не разделяла.

— Это может быть книгой заклятий, квестор Ренфорд, а может ею и не быть. Как частное лицо я не стала бы сомневаться в ваших словах, но как глава ареопага я обязана в них усомниться. А то, что дает пищу сомнению, служить уликой не может. Вы ведь и сами это понимаете, а?

Лайам уныло кивнул. Прекрасно, конечно, что его догадка оказалась верна, но это соображение не могло подсластить пилюли. Как дознаватель он потерпел неудачу — и уже во второй раз.

«Сначала меня отставили от одного дела, затем я не справился и с другим. Успех просто невероятный».

Он сделал над собой усилие, пожал плечами и улыбнулся.

— Нам повезло, что мы ее вообще обнаружили. Если бы Раф не заделал сток, там бы совсем ничего не осталось.

— А мы не можем припереть их к стенке вот этим? — несмело спросил Эласко. — Они ведь прекрасно знают, что это такое. Увидят, занервничают и развяжут свои языки.

— Но суд не знает, что это такое, — бесстрастно сказала вдова Саффиан, а Лайам добавил:

— Эта штуковина их не заставит сознаться.

Он поддал мокрую массу ногой, та тяжело хлюпнула. На раскисшей обложке остался след сапога.

«Нет, Хандуиты не таковы. Томиться четыре месяца в каземате, пичкать себя отравой до посинения, а потом при виде каких-то мокрых ошметков растеряться и выложить все? Нет, этим их не расколешь. Вот если бы книга была целой…»

Новая мысль пришла ему в голову столь внезапно, что он чуть было не высказал ее вслух, но вовремя спохватился и только спросил:

— Скажите, ведь признание в содеянном является доказательством виновности, так? В том случае, если нет никаких других доказательств?

Вдова с подозрением глянула на него, захваченная вопросом врасплох.

— Конечно. Признание — это лучшее из доказательств. Если бы все преступники не запирались, а признавались, судебные разбирательства стали бы вообще не нужны! И если эта парочка вздумает вдруг сознаться, я прикажу их просто повесить — и все. Чтобы они умерли без мучений, а уж все остальное проделают с их телами потом. — Затем, видя, как оживилось лицо собеседника, она сурово добавила: — Но, квестор Ренфорд, учтите признание должно быть добровольным. Мы не устраиваем допросов с пристрастием. Ни испанского сапога, ни дыбы, ни тому подобных вещей. Ареопаг в них не нуждается.

— Да я никого и не собирался пытать, — сказал озадаченно Лайам. — Просто мне показалась дельной идея коллеги Эласко. Хандуиты вполне могут дрогнуть, узнав, что мы обнаружили книгу. Им ведь не известно, что она уже ни о чем не может нам рассказать…

Вдова нахмурилась, обхватив себя руками за плечи.

— Это дурно попахивает, квестор. Мне не по вкусу признания, полученные нечестным путем. Кроме того, что будет, если обвиняемые раскроют обман? Они начнут отпираться, вопить, поливая суд грязью, — и у них будет на то полное право!

Лайам поморщился. Он не предполагал, что госпожа председательница копнет так глубоко. Еще немного, и она докопается до вещей, о каких он и сам предпочитал пока что не думать.

— Это не будет обманом, — быстро сказал он. — Я не стану им лгать, просто кое о чем умолчу. Пусть сами сделают вывод, пусть сами себя обманут. Ареопаг, как недавно вы мне говорили, не отвечает за то, что творится в чужих головах.

— Все равно это смахивает на хитрость, — сказала женщина, но в голосе ее слышалось колебание. — Позволить заключенному строить предположения — это одно, а подталкивать его к нужному выводу — совершенно другое. Дорожка скользкая, а речь ведь идет о репутации герцогского суда.