Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июнь 2011)

Мальчик облизнул губы и дернул мужчину за оттопыренный карман халата.

– Можно мне посмотреть? – произнес он вкрадчиво, пристально наблюдая за размашистой радугой смешанных красок.

– Измажешься ведь, – улыбнулся мастер.

– Пусть.

– Ну, тогда держи… Только аккуратно смотри!

Художник протянул мальчугану палитру и довольно улыбнулся, заметив, как у того заискрились глаза.

Вовка поднес краски к носу и с наслаждением втянул воздух.

Резкий запах скипидара вынудил скривиться и отпрянуть.

– Поди, не знал, что форма и содержание – разные вещи?!! – засмеялся мужчина и похлопал мальчугана по плечу. – Привыкай, дружок. Не все то золото, что блестит.

Потирая нос, Вовка вернул палитру хозяину, быстро заморгал и произнес:

– Порисуем, дядя Казимир?

Художник кивнул:

– Ну, так я уж и приготовил все.

Мальчик, тщательно перебрав кисти, вооружился тонкой, изящной. Остальные вернул художнику. После чего подошел к обработанному белилами холсту и занес над ним кисть.

– Может, краску возьмешь для начала, – подсказал на ухо Казимир Северинович.

Вовка встрепенулся и опустил взгляд на палитру, по поверхности которой жирными разноцветными зигзагами расцвела свежая лоснящаяся краска.

Он осторожно погрузил в нее кисть, затем, неловко стряхнув прилипший сгусток, снова застыл перед холстом.

– Ну что, дружок, начинай, – подбодрил мастер.

Мальчик облизнул губы и начал аккуратно выводить линию за линией.

Мужчина стоял за его спиной и допивал остывший чай. На его лице блуждала умиротворенная улыбка.

Рисование не отняло у юного художника много времени.

Когда он закончил и повернулся к мастеру, то застал того в несколько неожиданном виде: Казимир Северинович внимательно смотрел на полотно, озадаченно разминая подбородок.

Полотно было пестрым: яркое солнце щедро одаривало теплом цветущие берега, омываемые лазурными морскими водами. А над бушующими волнами летала крупная чайка.

– Ты ж вроде бы не на море живешь, а, Вовка?

Мальчик насупился.

– Дядя Казимир, но вы же сами просили нарисовать вид из окна.

– Вот именно, – художник принялся снимать холст с мольберта. – Из твоего окна, Володя.

Парнишка кивнул:

– Ну вот я и нарисовал!

– Что нарисовал?!! – меланхоличный по своей природе художник немного занервничал.

– Вот! – настойчиво повторил мальчик, указывая на свой рисунок. – Это я вижу в своем окне каждый день.

– Этого не может быть!!! – повысил голос Казимир Северинович. – Ты живешь здесь, в Петрограде, и у нас нет ни синего моря, ни южного солнца.

Живописец вздохнул, пытаясь успокоиться.

– Зачем ты меня обманываешь?

Вовка обиженно посмотрел в глаза человеку, которого он считал своим другом.

– Я вас не обманываю, – мальчик всхлипнул. – Это мое окно.

Требовалось срочно менять тему.

– Ну, хорошо, пусть так, коли тебе больше нравится морской пейзаж. Давай теперь разберем недостатки.

И художник принялся за работу.

«И все-таки странно, – думал он. – Мальчик явно не был на море, но рисунок весьма натуралистичен. Написано хорошо, с фантазией и никакой тебе там мальчишеской пиф-паф тематики. Техники, понятное дело, нет, но пейзаж сбалансирован, композиционно выдержан. Все точно, словно с натуры писано».

После того как явные недостатки «шедевра» были обозначены и устранены, Казимир Северинович предложил юному коллеге забрать холст с собой. Вовка обрадованно схватил свой рисунок, но сразу, еще в дверном проеме понял, что тащить его будет неудобно.

Из мастерской вышли вдвоем. Художник нес школьный ранец, а Вовка горделиво вышагивал с холстом, прикрываясь им, как щитом.

По дороге художник все думал об окне с видом на море. Он давно не был в южных краях и совсем уже забыл о притягательной силе соленых теплых вод и жаркого солнца. Как хотелось сейчас, в этот промозглый питерский день, оказаться там, по ту сторону Вовкиного окна. Так сильно хотелось, что Казимир Северинович непроизвольно ускорил шаг.

Миновав метров сто, повернули за угол. Ступая в глубокие лужи, вошли в проулок, по диагонали пересекли небольшой мрачный дворик и за очередным обшарпанным углом уткнулись в разбитую дверь, в которую Вовка настойчиво и привычно постучал носком своих массивных ботинок.

Дверь отворила женщина средних лет со строгим и усталым выражением лица. Но, заприметив рядом с сыном гостя, заулыбалась и пригласила войти.

Мрачный длинный коридор встретил Казимира Севериновича затхлым запахом горелых сковородок, гнилой древесины и свежевымытых полов. Женщина, бесконечно извиняясь за беспорядок, отставила ржавое ведро с мутной водой в сторону и предложила следовать за ней. Однако Вовка успел пробежать вперед и уже протискивался в двери самой дальней комнаты.

Казимир Северинович точно не знал, почему он не отдал рюкзак Володиной матери на пороге и не отправился обратно, а неожиданно для себя принял приглашение и теперь ступает по коридору незнакомой квартиры. Не знал, хотя догадывался.

Ему все еще не терпелось выглянуть в Вовкино окно. Он стыдился этой мысли, отчетливо понимая, что все его теперешние ожидания – сущий бред и никакого моря за окном в этих трущобах быть не может. Между тем, что-то такое далекое и давно утерянное звало и тянуло, убеждая в обратном.

Переступая вслед за мальчиком порог комнаты, художник ощутил, как тяжело и часто стучит его сердце, он был готов перепрыгнуть замешкавшегося на входе Вовку и кинуться к этому чудесному окну.

Когда же Казимир Северинович все же вошел и стремительно оглянулся по сторонам в поисках чуда, то в темной крохотной комнатке, освещенной тусклым светом закопченной лампы, он вообще не обнаружил окон. А когда присмотрелся, то заметил промеж двух сколоченных из грубых досок шкафов темные ситцевые занавески. В следующее мгновение он оказался перед ними и с силой рванул их в стороны.

Сквозь мутные стекла небольшого окна на расстоянии вытянутой руки густой копотью чернела стена дома напротив.

Ничего сверхъестественного не произошло. Все было так, как и должно было быть. Но на душе вдруг стало тоскливо и горько.

Казимир Северинович смотрел на черный квадрат в окаймлении облупившейся белой рамы и все глубже погружался в мутные тоскливые мысли. Его потревожил тихий голос Вовки, о котором он уже и думать забыл.

Мальчик робко произнес:

– Дядя Казимир, теперь вы видите?

Художник опустил печальные глаза на ребенка. Мальчик смотрел в окно, и на его восторженном лице играла кроткая улыбка.

Взгляд Казимира Севериновича снова проник сквозь мутные оконные стекла, и через какое-то время художник так же тихо произнес:

– Да, Володя, теперь и я вижу море.