Джефф Райман - Детский сад

Как пушинки с одуванчика, сорвалось и взметнулось вихрем облако новоявленных Ангелов — единым выдохом; как во время оно не посмел ослушаться Адам, когда ему было велено сделать первый вдох. Этот выдох был поцелуем жизни, направленным наружу.

Консенсус вздымался и содрогался по мере того, как его башни и минареты плоти освобождались от своих постояльцев. Консенсус заразился от одной ничтожной клеточки-матрицы, что наполовину пребывала в анабиозе. Болезнь распространялась, охватывая все новые ярусы Консенсуса с молниеносной быстротой.

Милена теперь сама была вирусом.

Сущности Консенсуса вырвались на волю. Они взлетали, клубясь, и их было больше, чем сущностей самой Милены Шибуш. Высвободившись, они взмывали уже как Ангелы — вверх по Каналам скольжения, вниз по Каналам скольжения — разлетаясь по Вселенной, становясь с нею единым целым. Они взметались, катились, кружились по векторам гравитации с радостью скачущих на батуте детей. Они разбегались, как неизменно поступают в таких случаях дети, с облегчением и огорчением одновременно.

Дети были свободны. Вселенная дрожала от их прикосновений.

Милена сразилась и одержала победу единым касанием. И осуществила последнее и, пожалуй, самое заветное желание Консенсуса.

Втайне Консенсус тоже мечтал отрешиться от плоти. Он мечтал выдохнуть себя, подобно Ангелам, и отправиться в странствие к звездам. Но он боялся. Милена научила Консенсус, как можно умереть.

В КИРПИЧНЫХ КОРИДОРАХ, некогда таких уютных, царила паника.

Терминал Рут протяжно выла, держась за голову и чувствуя, как уменьшается, идет в ней на убыль родной, тщательно лелеемый вес.

— Миленький, миленький, куда! — кричала Рут в смятении.

Гигантский разум пустел. По всему миру наблюдался шквал повального бегства из Нижней Палаты. Верхняя Палата ревела в панике. Даже некоторые из великих душ воспользовались неожиданной лазейкой и вырвались из плоти, предпочтя унестись по Каналам скольжения.

«Мы не принадлежим тебе!» — кричали дети.

Наблюдался грандиозный отток. Рут чувствовала, как он набирает силу, увлекает за собой. Он и ее чуть не вытянул из тела. Она с трудом поднялась с пола и побрела, нелепо расставив руки, как птица с подрезанными крыльями. А потом схватилась за голову, чувствуя, как собственное «я» готово оставить ее в любую минуту и выпрыгнуть наружу. В ужасе завыв, Рут припустила бегом. Смутно чувствовались под ногами какие-то нити и то, как скользят по ним — в обход и сквозь нее — Ангелы, подобием холодного сквозняка.

Ангелы поднимали друг друга. Вместе они взмывали к небесам, как мотыльки или как пылинки в луче прожектора. Милена-Ангел ощущала это с восторгом. Цветы гибнут, но они разбрасывают семена, а семена — это жизнь. Мир словно на глазах расцветал и плодоносил.

И тут на нее что-то набросилось с ревом, обдав единым взрывом воображаемой музыки. Линии завибрировали. Грянув еще громче, музыка подхватила и вскружила Милену, под громовое звучание хора, исполняющего что-то в унисон. Свербили слух острые, как сверла, флейты, сопрано были подобны паровозным свисткам.

Милену как будто пригвоздило к месту. И тут же прорвались воспоминания о запахе ланолина и щербатых зубах, о торчащих из ушей волосах, о мощных и гладких, подобных тугим струнам аккордах плоти и о голосе, сильном и чистом, от которого сладко сводит скулы и комок подкатывает к горлу.

Матрица Ролфы поймала ее и держала в своих объятиях. Она нашла ее, и произошло взаимопроникновение. Матрицы их нервов, их жизней слились воедино. Линии подпрыгивали от импульсов, высвобождая память, обмениваясь узнаванием, взаимным влечением, наполняя их обеих. Они купались друг в друге, отчего статикой потрескивала память; часть Вселенной, созданная силами обоюдного влечения. Любящая стала единым целым с той, которую любила.

«На волю, на волю, на волю!» — взывал дух лежащей на полу плоти.

Ролфа и Милена пустились вверх по Каналам скольжения. Они тихонько гудели голосами ангельских созданий, как поющий в унисон многоголосый хор. Ангелы пели без слов. Они касались струн и сами были струнами. Пели песню и были песней. Музыка была лишь аккомпанементом, легким, как эхо.

Ролфа воображала музыку. Она живописала окончание «Чистилища». То, как подобно дождю падают звезды, обдавая всплесками ее и Милену. Милена в памяти видела дождь и чувствовала, как он омывает ее живительными струями.

« Эвноя», — шепнула Ролфа. Вода, что омывает и воскрешает память обо всем хорошем.

В воображении звучали слова:

Кружась внутри и снаружи песнопения, Милена чувствовала, как их влекут к себе звезды, и чувствовала волшебство гладкого скольжения по каналам Чарли. Она чувствовала Вселенную, ее туго натянутые, как на ткацком станке, нити. На станке, где она сама была челноком.

Вселенная тянула, изнывая желанием охватывать, жаждой сплачивать и удерживать все в совокупности. Линии разнимали небытие, взбивая его в сияющие сгустки энергии, прообраз материи. Энергия и материя были едины, и обе создавались безудержным стремлением; неутолимой жаждой души под названием «созидание».

Земля ушла куда-то вниз, наполовину скрылась за ней Луна. Камни и почва, растения и позвоночные, сами звезды — все незаметно для себя лучилось неброскими волнами гравитации. Звезды и Земля тоже были живыми, одушевленными; можно сказать, мыслили. Их позывные напоминали радиопомехи в прямом эфире — глухой фон немолчных голосов, пытающихся что-то донести до всех.

Мы взросли из них как Жизнь, потому что они ждали от нас этого. Мы были им нужны, чтобы осуществлять за них функцию зрения и осмысленной речи. Все, даже ненависть, произрастало из любви.

Где-то позади на полу осталась плоть, что была когда-то Миленой Шибуш. На ее лицо с любовью и трогательным изумлением смотрел Майк Стоун. Его за указательный палец держал Пятачок. Вот, подавшись вперед на шатких ножках, он подошел и тоже робко склонился над ней. Лицо Милены Шибуш было озарено улыбкой, преисполненной чистейшей радости. Дух тоже увидел эту улыбку. Все тело лежащей сияло ярчайшим светом, как будто оно было сделано из полупрозрачного стекла, освещенного изнутри.

Милена думала о всех них — о Майке и Рут, о Люси и Старичке-Музычке, о своих Крошках. Думала она о Троун Маккартни и Роуз Элле. Плоть на полу улыбалась всей своей иссякшей жизни, ее неуемности. Ведь в конце концов она закончилась свободой.