Журнал «Если» - «Если», 2011 № 10

Возникли новые видения — явно не моего разума. Я стоял на балконе, и тысячи славили меня. Повсюду толпились лисы, украшенные золотыми галунами, клепаными ремнями, церемониальными мечами и поясами, которые сверкали крошечными огоньками. Кое-какие, очевидно, украсили свой мех зеленым, пурпурным, синим и желтым орнаментом.

Ангелика застыла возле альтиметра, все еще постукивая по отметке восемь миль.

Не с нашей планеты, теперь это очевидно. Без кислородного шланга она на большой высоте должна была потерять сознание, а такой оживленной и деловитой я ее еще не видел.

Чуждые образы все еще затопляли мой разум. Ангелика находилась в зале суда, мех заседателей был выкрашен черным. Многие лисы указывали на нее то угрожающе, то умоляюще. Не знаю как, но я понимал ход беззвучного разбирательства. Воздух Земли — тяжелый и перегруженный кислородом — стал ее темницей. Слишком много кислорода, слишком высокое давление, слишком жарко. На уровне моря она пребывала в ступоре: изощренное наказание, словно ты постоянно и безнадежно пьян.

Альтиметр указывал, что мы превысили порог в шесть миль, когда ее случайные мысли перестали захлестывать мой мозг. Явное облегчение, но теперь у меня возникли трудности с управлением аппаратом, который поддерживал мою жизнь. И опять-таки повезло, потому что устройство функционировало в точности так, как было задумано. Когда я в следующий раз проверил альтиметр, мы миновали семь миль.

Трудно передать ощущение безмятежности на семи милях над английскими полями. Здесь нет ни птиц, ни насекомых, даже верхушки облаков кажутся маленькими и далекими. Звуки, которые до меня доносились, приглушены разреженным воздухом. И очень, очень холодно. Хотя на мне подбитые мехом пальто и рукавицы, холод проникает сквозь одежду ледяными иглами.

Вот вам первый человек, увидевший небо с подобной высоты! Каждый вдох давался с трудом, хотя чистый кислород поступал мне в рот через трубку. Мысли Ангелики снова просочились в мозг. Уже не случайные обрывки воспоминаний, когда ее разум выходил из тумана на уровне моря, но отчетливые, сфокусированные образы. Она что-то пыталась мне сообщить. Струйка превратилась в поток.

Последний раз я глянул на альтиметр на восьми милях. Мы всё поднимались. Вероятно, где-то на сорок пять тысяч футов. Чужие мысли затопляли мой разум: спецификации, философия, постулаты, сопротивление материалов, законы, ограничения, битвы, почести, поражения. Ангелика теперь управляла аппаратом, а я съежился на дне корзины, прижав трубку ко рту.

Осталась одна, последняя, банка с перекисью водорода, когда Ангелика вдруг посмотрела на меня. Ее лицо словно бы оделось ореолом вспыхнувшего света, и вокруг нас затрещали пурпурные разряды. Только я успел подумать, не воспламенят ли электрические искры водород в баллонете над нами, как взорвалась вспышка самого яркого и чистого белого света, какой только можно вообразить.

Я открыл глаза под небом глубочайшей фиолетовости, на котором маленькое бледное солнце светило среди редких полупрозрачных облаков. В отдалении сиял город хрустальных шпилей, колонн, укреплений и арок, сам по себе казавшийся произведением искусства. Передо мной по заключенному в камень каналу бежала вода пурпурного оттенка. Прямой как стрела канал тянулся до самого горизонта. Поля по обе его стороны были засажены низенькими раскидистыми деревьями, на которых росли желтые плоды.

— Это не явь, — сказал я.

Рядом со мной возникла Ангелика.

— Конечно, нет. Мы в моем разуме.

— Тогда где мое тело?

— В корзине под воздушным шаром, в восьми милях над землей. Если мы не спустимся через минуту, ты умрешь, но в пространстве разума минуты можно растянуть на часы, так что не беспокойся.

— Ты умеешь говорить…

— Я просто вообразила, будто умею. Это поможет тебе сохранить рассудок.

— Тогда… о чем бы нам поговорить?

— О людях, которых я вижу в твоей памяти. Наполеон, Веллингтон, Цезарь, Александр, Ганнибал.

— Эдуард Норвен считает, что ты — Наполеон в изгнании на Эльбе. Он говорит: нельзя позволить тебе бежать, не то развяжешь новые войны и станешь причиной невообразимых бедствий.

— Он про Ганнибала не говорил?

— Нет. А должен был?

— Ганнибал мужественно и с умом сражался за свой народ Карфагена против Римского государства. После долгой и изнурительной войны он потерпел поражение — скорее, из-за глупости собственного правительства, чем благодаря превосходству римлян на поле боя. Он стал изгнанником. Рим разрушил Карфаген, уничтожил его народ, и целая цивилизация перестала существовать. Даже поля были отравлены, чтобы в том месте никогда впредь не построили город.

— Я читал об этом.

— Тогда вернемся на два тысячелетия вспять.

Ландшафт растворился, и мы очутились где-то на земле, ночью, в городке, напоминавшем мне зарисовки, сделанные в Египте. Я сидел за столом напротив внушительного и энергичного мужчины. Вид у него был усталый, даже изнуренный, но ни в коем случае не сломленный. Улыбнувшись, он поднял бровь.

— Ангелика? — спросил я.

— Для тебя Ганнибал. Позади меня — что ты видишь?

— Человека с двумя кружками на подносе. В одну он подсыпает какой-то порошок. Яд?

— Конечно.

Наемный убийца подошел к нам, поклонился и, поставив напитки, поспешил прочь. У него было лицо Норвена.

— Помни, я Ганнибал, — сказала Ангелика. — Если протянешь руку и выплеснешь содержимое моей кружки в песок, я, возможно, выживу и подниму новую армию врагов Рима. На сей раз я сумею его разгромить. Подумай, что будет приобретено, а что утрачено.

— Но Ганнибал покончил с собой, чтобы избежать позора.

— Ты так думаешь? Историю пишут победители. Кому, как не мне, это знать.

— При твоем правлении будет лучше? — спросил я.

— Хотелось бы думать. Карфагеняне были скорее купцами, чем завоевателями.

Ганнибал поднес к губам кубок с отравленным вином. Не вполне понимая, почему так поступаю, я выбил кружку из его руки.

Сцена растворилась, сменившись современной мастерской. Мы стояли у верстака, на котором лежала разобранной странная конструкция из поршней и клапанов.

— Приводимый в действие обычной паровой машиной, этот аппарат способен понемногу откачивать воздух из камеры размером с небольшую комнату. Он может снизить атмосферное давление до одной десятой того, какое имеется на уровне моря.

— До давления на высоте восьми миль?

— Да. Я могла бы жить в ней и в полной мере использовать свои способности.

— Ты хочешь, чтобы я это построил?

— Вопрос неверный, мистер Паркс. Вы хотите это построить? Я свое дело изложила, теперь вы мой судья. Каков же приговор?

И снова сцена начала растворяться, но на сей раз последовала темнота.