Журнал «Если» - «Если», 2011 № 10

— Правда? Как изготовить порох?

— Ну, взять серу, уголь и селитру и смешать их в положенной пропорции. Шестьдесят процентов селитры…

Внезапно до меня дошел смысл его слов. Кое-какие важные секреты очень и очень просты.

— Один-единственный прорыв способен изменить мир, месье Паркс. Хватит и простых идей, чтобы их поняли даже генералы и монархи. Порох способен выиграть войну. Изобретите рынок ценных бумаг, и вам будет легче заниматься финансовыми операциями… А вы когда-нибудь задумывались, как изменило мир бухгалтерское дело? Или замена рулевого весла на рулевое колесо? Все это понятно идиоту… или политику.

— Но ведь не каждое открытие приводит к войне…

— Подумайте еще раз. Предположим, вы губернатор такой-то колонии, и до вашего сведения дошло, что кто-то обучает местное население отливать пушки и строить боевые корабли. Что бы вы предприняли?

— Ха, послал бы флотилию канонерок.

— Вот именно. Народ Ангелики не обрадуется, если мы освоим их науку. Не заблуждайтесь, они поставят нас на место, и ради этого уничтожат нашу цивилизацию… Доброго вам дня, месье Паркс.

Он встал, собираясь уходить.

— Подождите! Что вы предлагаете?

— Вам, сэр, я не предлагаю ничего.

— Тогда зачем было встречаться со мной?

— Ну как же, месье Паркс? Когда я сделаю то, что должен, я хочу, чтобы хотя бы один человек знал, что я поступал по зову чести.

Я не все рассказал Норвену. Ведь я первый воздухоплаватель на службе у лорда Гейнсли, который использовал альтиметр. Ни в одном другом полете Ангелика не могла указать на отметку восемь миль, потому что у моих предшественников такого прибора не было. Восемь миль. Большая часть Земли еще не разведана, но нам известно хотя бы то, что горы не поднимаются на сорок две тысячи футов. Если Ангелика приспособлена к подобной высоте, это означает, что некогда она жила на другом небесном теле. На Марсе, возможно. Планета маленькая, поэтому воздух там, вероятно, разреженный.

Я засел за книги. В середине семнадцатого века на Марсе были замечены полярные шапки и моря, а в 1665 году итальянский астроном Кассини произвел расчеты, показавшие, что день там не слишком отличается от земного. Как я быстро установил, эта планета похожа или была похожа на нашу. Тогда я обратился к литературе о фантастическом. «Человек на Луне» Гудвина был опубликован два века назад и познакомил нас с идеей о путешествиях между небесными телами, а великий Вольтер использовал ту же идею в «Микромегасе». Очевидно, планеты — это иные миры, возможно, обитаемые. Если можно построить подходящий корабль… а вдруг он уже построен?

Для меня вывод напрашивался сам собой: наша планета стала для Ангелики островом изгнания, ее Эльбой.

Мы поднимались на половину той высоты, которая для нее комфортна. Что же она вспомнит, когда совершенно придет в себя, когда ум ее уподобится свежезаточенной кавалерийской сабле? Восемь миль. Очень долгий путь наверх. Шар, возможно, его выдержит, а я нет. Во всяком случае, без моего нового аппарата кислорода, который прошел испытание только на уровне моря.

Нельзя было забывать и про лорда Гейнсли. Говорил ли Норвен правду? Лорд Гейнсли действительно расправился с прошлыми своими воздухоплавателями? И вообще, как быть с ним? Восемь миль — вдвое больше той высоты, на которой ему становилось дурно. Даже с чистым кислородом я опасно близко подойду к пределу моей выносливости. Гейнсли не место на воздушном шаре.

А если, как говорил Норвен, он опасен, я в следующий раз прихвачу с собой старый кремневый пистолет отца.

День начался превосходно. Воздух был тих, и шар величественно встал над газовым заводом. Предыдущие полеты совершались исключительно в уединении поместья лорда Гейнсли и проходили на разогретом воздухе. Наш первый полет на шарльере проводился без большой огласки и застал всех врасплох. На сей раз вокруг столпились зеваки, явились и газетчики. Гейнсли объявил публике, что будет подниматься один, поэтому на ночь меня и одетую мальчиком Ангелику спрятали в плетеной корзине. Мы прикорнули на дне, пока наполнялся шар и светлело небо.

Жители северного Лондона как будто вознамерились превратить полет в событие. Гейнсли заявил, что собирается определить свойства атмосферы на экстремальных высотах. Он станет замерять направление ветра, температуру, атмосферное давление, влажность и даже интенсивность солнечного света. Заиграл оркестр, собравшиеся закричали ура. Когда Гейнсли заговорил о значении науки и прогресса, я услышал, как двое рабочих сказали: мол, шар полон и шланг подачи водорода надо бы перекрыть.

Гейнсли велел, чтобы шар привязали к крыше газового завода. Один из его людей стоял наготове, чтобы отпустить рычаг, и тогда мы отправимся в путь. Только вот веревка проходила через днище плетеной корзины и крепилась к главному кольцу у основания баллонета. Никто не знал, что я пронес на борт мясницкий нож.

Удар перерубил связующую нить.

Шар прямо-таки прыгнул в небо. На несколько мгновений оркестр завел победный марш, но музыку перекрыли возмущенные крики Гейнсли. Большинство в толпе как будто решило, что запуск произошел по плану, и разразилось радостными криками. Я сидел, скорчившись, чтобы меня не увидели. Ангелика была как всегда безучастна.

Пока нам сопутствовала удача, и это тревожило. Я бы предпочел, чтобы неприятности случились в начале полета, а все хорошее — под конец. А вдруг разобиженный и разъяренный Гейнсли или его люди начнут по мне стрелять… но огромная толпа зрителей не оставила им такой возможности. Я следил за стрелкой часов и через тридцать минут встал на ноги. Альтиметр показывал, что мы поднялись на двенадцать тысяч футов и стремительно идем вверх. Глянув вниз, я увидел, что мы пролетаем над предместьем Лондона, но шар медленно сносит на северо-восток, к полям.

Первые четыре мили мы преодолели за пятьдесят минут. Ангелика снова начала проявлять интерес к происходящему и поглядывать за борт. Как и ожидалось, в голове у меня вспыхивали видения, но на сей раз я не обращал на них внимания. На пяти милях запустил аппарат кислорода. Его эффективность в разреженном воздухе оставалась неизвестной, и мне хотелось возможно дольше растянуть запас химикатов.

Теперь мы были на высоте пиков у северной границы Индии. Если Ангелика происходила оттуда — это наилучшая для нее высота. Однако, как я и ожидал, ее разум не прояснился. Ничего доброго подобное не сулило.

Я знал, что даже с кислородом не протяну долго. Мы находились на высоте, приспосабливаться к которой мне следовало неделями. Двигаясь как можно осторожнее, я старался беречь силы, но мое состояние определенно ухудшалось.