Жюль Верн - «Если», 1997 № 11

«Если и дальше так пойдет, — подумал Хаос, — я скоро привыкну к имени Эверетт».

— Хочу с тобой увидеться, — продолжал Кэйл. — Рад, что ты возвращаешься. Сдается мне, ты тут сумеешь помочь в одном деле.

Он замолк на несколько секунд и отвернулся от камеры, и Хаос почувствовал, что должен как-нибудь отреагировать, отозваться. Отчего-то лицо и голос на экране казались более реальными, чем все, увиденное за долгий срок. Лицо и голос позволили ощутить вкус настоящей жизни. Жизни до перелома.

— Эверетт, ты был прав, — продолжал Кэйл. — Насчет причин ты прав на все сто. А все прочее — только следствия, надо разобраться с ними, чтобы найти причины, которые возникли, когда тебе было двенадцать или тринадцать. — Кэйл помолчал, затем уточнил: — Причины роковых перемен. Когда ты был мальчишкой, тебе хотелось переделать все на свете, ты мечтал, чтобы мир взрослел вместе с тобой. И теперь это стало былью.

Хаосу хотелось верить, что этот темноглазый человек — его друг. Хотелось верить, что Кэйл скучает по нему, нуждается в его помощи. Хаосу хотелось определенности, которая поможет узнать самого себя.

— Когда приедешь, обо всем поговорим, — сказал Кэйл. — Не нужно перегружать психику. Просто я боялся, что ты маловато помнишь, чтобы вернуться. Что ты повернешься и снова сгинешь.

Кэйл отвел взгляд от объектива, экран побелел. И возникла следующая запись: на черном фоне женщина в черном костюме, так что хорошо различимы только лицо и руки, плывущие в дымке пустоты. Она откинула руками волосы с лица, и камера придвинулась ближе. Женщина была красива.

Гвен. Невыразительное пространство на телеэкране очень напоминало затемненную комнату, где Хаос встречался с Гвен в снах.

— Эверетт. — Она поморгала и опустила взгляд. — Кэйл говорит, ты и правда здесь. Говорит, узнал об этом в снах. Но я-то больше не сплю. — Она тихо рассмеялась, взглянув на того, кто стоял за камерой. — Не знаю, что и сказать. Ладно, Эв, приезжай навестить меня. Хорошо? Хочу с тобой увидеться. Ну все, наверное.

Камера еще несколько секунд подержала ее в кадре, затем экран почернел.

Иди научила Хаоса пользоваться видеомагнитофоном, а потом молча смотрела запись. Но когда на экране появилась Гвен, она встала, ушла в спальню и затворила дверь. Мелинда сидела на полу и нервно ерзала. Когда Хаос выключил телевизор, она сделала кислую мину и спросила:

— Где ты это взял?

— Тот парень дал, — рассеянно ответил он. — Я его, похоже, когда-то знал.

— Что собираешься делать?

— Не знаю. — Он встал и постучал в дверь спальни. Не дождавшись ответа, вошел. Иди сидела на краешке кровати возле кипы белья.

— Тут кто-то оставил одежду, — сказала она. — Может, тебе подойдет? Но тогда твою придется выстирать.

— По-моему, лучше не брать ничего.

— Одежду брать можно. Что на тебе, то твое. Раз оставили — бери.

— Хорошо, — произнес он. — Примерю. Спасибо.

Она порывисто встала.

— Когда переоденешься, отнеси грязное в ванную. Я выстираю и повешу сушиться.

— Я, наверное, завтра поеду в Сан-Франциско.

— Ну и что?

— Наверное, не успеет высохнуть.

— Пахнет ведь, — сказала она. — Или выстирать, или выбросить. — Она отвернулась и вышла из комнаты. Хаос — следом, мимо Мелинды, которая снова включила телевизор.

В кухне Иди занялась осмотром содержимого холодильника и буфетов, но по ее движениям Хаос заподозрил, что она уже сделала это до его приезда. Оба молчали. Через несколько минут она достала коробку крекеров и пластиковую банку орехового масла с наклеенной вручную этикеткой и торопливо намазала несколько крекеров.

— В чем дело? — спросил Хаос.

— Мне не нравятся твои новые друзья, — ответила она.

— Это не новые друзья. Это старые друзья.

— Ну так вот, они мне не нравятся, особенно этот, настоящий. Мистер Кожанка. Хаос, он отвратителен! И уже втянул тебя в неприятности.

Хаосу не хотелось обсуждать «заслуги» Фолта. Он сомневался, что у Фолта есть хоть одно достоинство.

— Что значит — настоящий?

— Двое других — только изображения, — сказала она. — Телевизионные персонажи. Как в твоих снах. Я не верю, что они настоящие. Они возникли в твоей голове.

— Что за чушь! Иди, это же пленка.

— Чушь? А что не чушь, можно спросить? Кругом сплошная чушь. Я научилась не верить тому, что вижу по телевизору. И всем здешним… Каждый называет себя твоим другом, каждый прикидывается этаким симпатягой… Я думала, ты умнее.

— Иди, это не телепередача. Это видеопленка. Эти люди на пленке — мои знакомые.

— А по мне, они самые настоящие телеперсонажи.

— Иди, ты нелогична. И потом, дело-то в другом. Вот почему мне надо съездить. Йан говорит, я обязан пройти тестирование. Он нас не оставит. Из кожи вон вылезет, но разлучит.

С минуту она молчала, затем произнесла, обращаясь не столько к Хаосу, сколько к себе:

— Ты просто хочешь внушить, что уходишь ради моего же блага.

— Нет.

— Да. Говоришь, что иначе мне придется туго. А потом Йан скажет: вот еще одно доказательство твоего невезения. Если уйдешь, подтвердишь его правоту. Йан верно говорит, на меня все шишки сыплются.

— Нет. Если я останусь и пройду тесты, нам обоим придется плясать под его дудку. Я ухожу, потому что не верю в невезение.

— А почему бы не сказать прямо? Уходишь, потому что мечтаешь встретиться с той женщиной.

Слово «женщина» повисло между ними, зазвенев в тишине. И у Хаоса не нашлось ответа, способного изгнать чувство потери.

— Да ладно, чего уж там, — вздохнула Иди. — Тебе надо разобраться. А то все голову ломаешь. Я же понимаю. Надо ехать. — Помолчав, она добавила: — И вообще, не могу я больше жить с твоими снами. Такое ощущение, будто я сама с ней сплю.

— Дело не только в ней, — сказал Хаос. — Главным образом, во мне. Кем я был прежде — вот проблема.

— Ладно. — Она положила в рот крекер. — Больше не хочу об этом говорить.

Он почувствовал себя разбитым.

— А как же Мелинда? — спросила Иди.

— Можно, она у тебя поживет? — Он хотел уехать без Мелинды. Возможно, Иди сочтет это залогом его возвращения. Впрочем, он вовсе не был в этом уверен.

Она ответила не сразу:

— Хорошо.

Но Мелинда стояла в дверях кухни. Телевизор в гостиной работал вхолостую.

— Ты, козел, — сказала она. — Хочешь сбежать к той девке.

Он стушевался.

— Я денька на два…

— Что, думаешь, с тобой попрошусь? — Ее глаза наполнились слезами, но кривая ухмылка не допускала никакого сочувствия. — Подонок. Ничуть не лучше Келлога, и сны у тебя дурацкие. Ненавижу!

В ту ночь Мелинда и Иди отправились спать наверх, а Хаос сидел в гостиной перед телевизором, пока не уснул. Разбудил его первый лучик солнца и рев мотоцикла на улице.