Брайан Томсен - «Если», 1997 № 12

— Нет. — твердо заявил Джонатан. — Пока ты останешься здесь.

Чувствуя, что грудь сдавливает стальной обруч, Уилли поспешно достал из кармана ингалятор, сделал два глубоких вдоха, после чего произнес:

— Ладно, считай, что уболтал меня. Но тогда уж ставь выпивку, а то после диетического пива вкус во рту омерзительный.

— Стивен, будь добр, принеси нашему другу Уилли бокал бренди. Да и мне еще один прихвати, а то что-то кости ломит.

Стивен молча удалился, Уилли было двинулся следом, но его остановило мягкое прикосновение Джонатана.

— Секундочку. — Старик махнул рукой. — Посмотри.

Приступ страха почти оставил Уилли. Если бы Джонатан хотел его смерти, то Стивен без труда выполнил бы его волю. Нет, пройдоха Хелендер явно намерен заключить с ним сделку. Вопрос только в том, какую.

Уилли повернулся. Ветер, отогнав облака к северу, очистил бархатистое, цвета темного кобальта небо, на котором засияла молодая луна. Уилли, проследив за взглядом старика, обратил взор на восток, за реку, где множество уличных огней высвечивало из мрака город.

— Когда закладывался «Старый Дом», никаких огней здесь и в помине не было, — глубокомысленно заметил Джонатан Хармон. — Лишь река да дикий лес. Тогда наверняка казалось, что этот мрак вечен. Вода, воздух в те дни были чистыми, в лесах в изобилии водились олени, бобры, медведи… А людей поблизости не было… Во всяком случае, белых людей. Мой предок, Джон Хармон, записывал в дневнике, что время от времени видит вдалеке костры индейцев, но после основания «Старого Дома» индейцы стали сторониться этих мест.

— А индейцы-то, оказывается, были не такими безмозглыми, какими их показывают в вестернах, — заметил Уилли.

Джонатан, взглянув на него, скривил рот.

— Мы построили этот город почти из ничего, — продолжил он. — Кровь и железо дали ему жизнь, кровь и железо вскормили его жителей. Старые семейства знали силу крови и железа, знали, как сделать свой город великим. Рочмонды в литейных цехах, на кузницах и прокатных станах плавили железо и придавали ему форму; семейство Андерсов перевозило металлические изделия по реке и по железной дороге, а твои предки искали железную руду и добывали ее из-под земли. Ты происходишь из железного племени, Уильям Флембикс, мы же, Хармоны, из кровавого. Мы владеем скотными дворами и скотобойнями, и даже задолго до основания города наш «Старый Дом» был центром торговли шкурами. Каждый сезон сюда приходили охотники и трапперы и продавали моим предкам меха и шкуры, которые потом отправлялись вниз по реке. Вначале — на плотах, а затем — на баржах. Паровые суда им на смену пришли позже, много позже.

— А нельзя ли оставить экскурс в прошлое до более подходящего случая и сразу приступить к делу? — поинтересовался Уилли.

— Позади у нас — долгий путь, — будто не расслышав, продолжал Джонатан. — И негоже забывать, с чего мы его начали. А началось все с черного железа и красной-красной крови. Не забывай об этом, Уильям, как, впрочем, не забывай и о том, что дед твой был истинным Флембиксом.

Уилли уловил в словах Джонатана оскорбление.

— А мать моя была полькой, — с жаром сказал он. — И поэтому я — полукровка: лишь наполовину человек, а наполовину лягушка. Но плевать мне на это. Как плевать и на то, что моему прадеду принадлежала половина штата, но шахты к концу столетия иссякли, а Депрессия окончательно разорила наше семейство. Меня не волнует даже, что отец мой был горьким пропойцей, а сам я стал всего лишь собирателем чужих долгов. — Внезапно почувствовав себя опустошенным, Уилли проговорил уже совсем тихо: — Так твой сыночек Стивен похитил меня лишь для того, чтобы тебе было не так одиноко чесать языком о войнах с французами и индейцами?

— Пойдем внутрь, — ровно, хотя уже без намека на теплоту проговорил Джонатан и, тяжело опираясь на трость, медленно двинулся к двери. — Здесь сыро, да и ветер холодный, вот у меня и разболелись старые раны. — Джонатан остановился и, повернув голову, посмотрел на Уилли. — При последней нашей беседе ты, не дослушав меня, грубо швырнул трубку. Согласен, мы с тобой очень разные, но элементарная вежливость и уважение к моему положению и возрасту должны бы были…

— У меня давно барахлит телефон, — бросил Уилли.

С этими словами они вошли в крошечную гостиную. У зажженного камина, согнувшись, примостился Стивен. Его длинное, тощее тело походило сейчас на неполностью сложенный перочинный нож. Стивен посмотрел на Уилли долгим непонимающим взглядом, припоминая, видимо, кто перед ним, а затем вновь уставился на огонь.

Уилли оглядел обставленную старинной, изрядно поношенной мебелью гостиную, выбрал самое удобное кресло и уселся в него. На столике перед ним стояли два низких широких стакана, до половины наполненные темно-янтарным бренди. Уилли взял ближайший стакан и, осушив его одним глотком, откинулся на спинку кресла. Джонатан с явным трудом опустился на край низенькой кушетки и положил обе руки на набалдашник трости. Уилли с удивлением воззрился на трость. Джонатан заметил это и, переместив руки так, чтобы полностью стала видна рукоятка, прокомментировал:

— Голова волка. Золото.

Пасть насаженного на трость зверя застыла в зловещем оскале. Глаза, отражая пламя камина, горели красным огнем.

— А глаза — из гранатов? — предположил Уилли.

Джонатан улыбнулся так, будто имел дело с умственно отсталым ребенком, и внес поправку:

— Рубины.

— Глупец, — поморщился Уилли. — Подонки в городе прикончат тебя, если увидят эту палку.

Джонатан улыбнулся одними губами.

— В гроб меня сведет не золото, Уильям. — Он посмотрел на луну за окном. — Славная луна для охоты. — Старик перевел взгляд на Уилли. — Прошлой ночью ты оскорбил меня. Будь добр, объясни, почему ты обвинил меня в смерти девчонки-калеки?

— Сам не знаю, — признался слегка захмелевший Уилли. — Возможно, потому что ты не вспомнил ее имени. А возможно, потому что ты возненавидел Джоан, едва услышав о ее существовании. Я уже не говорю о том, как к ней относился Стивен.

— И не говори, — ледяным тоном посоветовал Джонатан. — И без того ты наболтал более чем достаточно. Посмотри на меня, Уильям. Скажи, что ты видишь.

— Тебя, — обронил Уилли, который сейчас не был расположен к словесным баталиям.

— Ты видишь перед собой старика, — поправил Джонатан. — Мой артрит усиливается год от года, и теперь нередки дни, когда тело мое болит так, что я едва могу двигаться. Род мой истощился, остались только я да Стивен, и, буду с тобой откровенным, его вряд ли назовешь потомком, оправдавшим чаяния своего отца. — Голос Джонатана звучал громко, четко, но Стивен даже на мгновение не оторвал глаз от пляшущих языков пламени. — Да, действительно, девчонка-калека никогда не вызывала у меня восторга, как, впрочем, не вызываешь восторга и ты, — продолжал между тем Джонатан. — Но при всей моей неприязни к твоей подруге, этой Джоан Соренсон, мне не знаком вкус ее крови. Видишь ли, мы живем во времена всеобщего упадка, в проклятые времена, когда позабыта старая правда о крови и железе, а я устал, Уильям, чертовски устал, и все, чего я теперь хочу, это — прожить свои последние годы в покое и согласии с самим собой.