Журнал «Если» - «Если», 2001 № 11

В.Х.:Никакого упрека в моих словах нет. Как писать — это личное дело каждого. Не думаю, что в последние годы что-то изменилось в понимании миссии литературы. Всегда было и то, и другое. Вы же прекрасно знаете, что и Пушкин, и Достоевский при жизни не были самыми тиражными авторами. Да, в русской культуре писатель — существо особенное.

Изменилась ли его миссия? Вообще, к констатации всяких изменений нужно относиться очень осторожно. Любой ученый знает: необходимо десятикратное время, чтобы достоверно установить какое-либо изменение или тенденцию. То есть нужно подождать лет сто. Я, однако, уверен: талантливое художественное слово в русской культуре никогда не потеряет своей силы. Но вот вопрос: что это будет за сила? Здесь никаких гарантий нет. И будут ли «чувства добрые пробуждать» будущие «классики» — неизвестно. Несомненно, писатель есть и будет «ловец челове-ков». Однако литературные итоги ушедшего века, по-моему, выявили и противоположное явление — сила слова, «миссионерство» писателя, в частности, в России имеет огромную непредсказуемую мощь.

Весьма поучительна история о двух молодых людях, которые собрались вместе и написали за недельку небольшую такую брошюрку. Сейчас ее на прилавке и не заметили бы. Но брошюрка эта сыграла решающую роль в жизни сотен миллионов людей, причем миллионы при этом лишились своей жизни.

Маленькая «новелла» называлась «Манифест коммунистической партии». Для меня нет сомнений, что этот опус принадлежит к жанру утопии. XX век — наглядный пример того, что слово является самым опасным и самым мощным оружием массового уничтожения.

Э.Г.:Оставим историю историкам. Но, обратите внимание, слово «ученый» произнесли вы, а не я. Поэтому считаю вправе задать вопрос: а почему астрофизик с мировым именем писал и пишет фантастику социальную, психологическую, лирическую, наконец, но пренебрегает фантастикой научной?

В то время как американцы, тот же Винжд, Вир или Зандель, успешно разрабатывают космологические идеи. Или вы считаете, что ваши будущие студенты проникнутся красотой науки, погрузившись в бездны мейнстримовской рефлексии, постмодернизма, психоделии?

В.Х.:Научная фантастика — прекрасная пора моего детства. Мы читали ее запоем в школе, обсуждали в кружке Дворца Пионеров, мечтали и даже кое-что конструировали. Рэй Брэдбери, Лем, братья Стругацкие, Шекли, Кларк — вот наши кумиры 60-х. Эта прекрасная приключенческая литература абсолютно необходима для растущей личности. Но человек вырастет и задаст себе вопросы более сложные, чем в детстве и юности. И тогда надо плюнуть на жанры и читать просто хорошую литературу. Почему конкретно я не пишу НФ? Да, может быть, я ее и пишу?! Кстати, среди моих героев очень много людей науки, есть даже генеральный конструктор. Ну а если серьезно — пишешь так, чтобы самому было интересно читать. Вот, к примеру, возьмем два произведения: «Из пушки на Луну» и «Братья Карамазовы». В обоих романах встречается чисто фантастический, даже НФ-ракурс — преодоление земного тяготения и создание искусственных небесных тел летающих в безвоздушных пространствах. Но как по-разному раскрыта эта техническая идея? Про Жюль Верна напоминать читателям журнала «Если» не надо, а вот у Достоевского… Ведь там, пожалуй, впервые был описан искусственный спутник Земли, правда, это был топор, запущенный на околоземную орбиту больным сознанием Ивана Карамазова. Но сколь страшен образ Достоевского? Ведь то и раскольниковский топор, и будущий первый искусственный спутник Земли, и грозное, пока еще не сконструированное, космическое орудие убийства… Господа, каждый требует от книги той глубины, которую он имеет внутри себя. Лучшие ученые и изобретатели никогда не изобретали просто так, ради интереса. У всех была ИДЕЯ.

Циолковский, кстати, тоже писатель-фантаст, мечтал вовсе не об освоении космических пустот, не ракета была его мечтой. Ракета была средством для победы «общего дела» — оживления всего человечества и превращения его в новую вселенскую породу неких бестелесных счастливых людей, подобно свету блуждающих по межзвездным пространствам.

Э.Г.:У Достоевского — это образ, вербализация его политических, социальных прозрений. И не надо науку сюда притягивать, уши у нее не резиновые. А вот у Жюль Верна — «чисто научная» идея, от нее и вся научно-техническая конкретика будущего. Мне кажется, подобные сравнения — своего рода литературоведческие кунштюки. Однако меня больше смутил ваш тезис о «просто хороших писателях» Никто не спорит, фантастическая литература (а не футурологические и научно-популярные очерки) неразрывно вплетена в канву художественной словесности. Но есть специфика направлений — «деревенщики», «городская проза», «маринистика» и так далее… Валить все в одну кучу — непродуктивно. НФ тоже выполняет свою миссию, и я не уверен, что если бы вы в детстве и юности читали одного Достоевского (и иных равновеликих), то его топор вдохновил бы вас на стезю науки.

В.Х.:Ну, я же не критик. Делить литературу не умею. А что касается романа «Братьев Карамазовых», не знаю, на что он бы меня вдохновил, но вот, к счастью, есть историческое признание человека, который сделал самый главный переворот в науке XX века. Именно Достоевский произвел на него неизгладимое впечатление и подвиг к открытию Специальной и Общей теорий относительности. Кстати, мало кто знает, что термин «неэвклидовость» ввел в обращение Федор Михайлович. А теперь все мы живем в неэвклидовом пространстве-времени. Ну а читал ли Альберт Эйнштейн Жюль Верна — неизвестно, сведений об этом нет.

Э.Г.:Не хотелось бы затевать высокоученый спор о том, жили мы до Федора Михайловича в неэвклидовом пространстве или нет, да и насчет Эйнштейна неясно — может, он таки создал бы Единую Теорию Поля, ежели бы читал фантастику в целом, а Жюль Верна в частности… Поговорим о простых вещах — не считаете ли вы, что падение интереса к научной фантастике приведет к понижению образовательного ценза? Или дела обстоят хуже — кризис рационального мышления и привел к нынешней ситуации в российской НФ?

В.Х.:Кризис рационального мышления, точнее, научного мышления, действительно разразился, но в основном в России. Никогда еще у нас авторитет науки и образования не был так низок. Хотя я вижу, что точку поворота мы уже прошли. Особенно плачевной ситуация была в середине 90-х. А сейчас, к примеру, стал расти конкурс на физический факультет МГУ, хотя до 6 человек на место, как в 70-е, нам еще далеко. В развитых странах такого нет. Как в футболе: выигрывают ваши клубы международные кубки — трибуны заполнены, проигрывают — сами понимаете. Возьмем, например, затопление станции «Мир». Да, станция пожила, износилась; да, наверное, нерентабельно было ее поддерживать. Но я вас уверяю: с учетом перспективы — мы затопили не станцию «Мир», а тысячи и тысячи мечтателей, которые уже никогда не придут в космическую отрасль.