Михаил Болле - Мой Демон

Она умерла через шесть лет от родильной горячки, в 1843 году подарив Дантесу четвертого ребенка – сына. До этого, к прискорбию самого Жоржа, рождались только дочери, а ему необходим был наследник. Екатерину Николаевну, баронессу Дантес, похоронили в Сульце. Сохранилось предание, что, умирая, она шептала слова, написанные в 1837 году мужу, уже уехавшему за границу: «Единственную вещь, которую я хочу, чтобы ты знал, в чем ты уже вполне уверен, это то, что я тебя крепко, крепко люблю и что в одном тебе все мое счастье, только в тебе, тебе одном!»

Младшая их дочь Леони боготворила Пушкина и не разговаривала с отцом, которого прилюдно называла «убийцей гения». Она обожала своего русского «дядю» до такой степени, что даже повесила его портрет вместо иконы. Более того, Леони сочиняла стихи, посвященные великому русскому поэту, которые, впрочем, остались неизвестны даже ее современникам…

Поговаривали, что она была душевнобольной, поскольку закончила свои дни в психиатрической больнице, дожив до сорока восьми лет. Вскоре к Дантесу переехал барон де Геккерен, который был удален из России с позором. Впрочем, голландский король скоро назначил его на не менее важный пост – посланником при австрийском дворе. Геккерен умер в глубокой старости, окруженный всеобщим почетом в доме своего приемного сына Жоржа.

Судьба самого Дантеса, как и обещал ему Демон, сложилась вполне удачно. Он стал сенатором Франции, учредителем ряда банков, а также промышленных и страховых обществ. Кроме того, он был лучшим мэром города Сулъца, жители которого его просто обожали. И после смерти Дантеса они даже назвали главную улицу в его честь, причем серьезной заслугой убийцы величайшего российского поэта стало проведение городской канализации. Известно еще, что своими политическими воззрениями он весьма раздражал оппонента, которым был не кто иной, как сам Виктор Гюго. Правда, упрекал ли тот его в убийстве своего русского собрата по перу, истории осталось неизвестно.

Зато хорошо известно, что скончался Дантес в 1895 году, причем современники описывали его как статного старца.

«За что ты покарал меня, Господи? И почему единственная женщина, которую я любил, осталась для меня недосягаемой?» – эти слова Жорж Дантес написал незадолго до своей смерти. В этой связи уместно вспомнить и еще один эпизод. Однажды Дантес был с сыном в парижском театре. В одной из лож он увидел немолодую, но все еще красивую женщину и сказал ему: «Видишь, малыш, вон ту даму в ложе? Так вот, это твоя тетя Nathalie». Сам подойти к Натали он не осмелился. Таким образом, для многих современников Пушкина, не говоря уже о его бесчисленных почитателях, главным вопросом истории русской литературы остается все тот же, весьма интимный: изменила ли Наталья Николаевна своему мужу или нет? И признаться, будь на этот вопрос четкий ответ, гигантская пушкиниана для многих утратила бы основную часть своей привлекательности.

Итак, в заключение истории о Жорже Шарле Дантесе хочется привести одно давнее, относящееся к 80-м годам XIX века высказывание, принадлежащее писателю, члену Французской академии Полю Эрвье.

В те годы Дантес жил в собственном особняке на авеню Монтень, в районе Елисейских Полей. Он был частым посетителем аристократического клуба «Серкель эмпериаль», где неоднократно встречался с вышеупомянутым писателем. И тот, будучи безжалостным обличителем высшего общества, не сдержался, чтобы не написать, что, встречая в салонах Дантеса, «этого рослого, с великолепной выправкой одинокого старца», он говорил себе: «Вот тот, кто принес смерть Пушкину, а Пушкин принес ему бессмертие, как Эфесский храм тому, кто его разрушил».

Тем временем в опустевшем театре, за кулисами, в забытой всеми сумке Никиты постоянно, с периодичностью в пять минут, мерцал экран мобильного телефона. Это звонил Герман Петрович, почуявший что-то неладное, хотя не прошло и получаса после ухода Никиты. С некоторым опозданием Пономарь все-таки понял, что молодого человека привело к нему нечто важное, а потому и хотел пригласить его на ужин в свой любимый китайский ресторан, чтобы уже там без помех побеседовать.

К своей досаде, Герман Петрович поздно осознал, что не успел узнать даже адреса или названия театра, где должен был состояться спектакль. Как назло, мобильник Никиты безмолвствовал, поскольку тот умышленно отключил звук перед премьерой, и лишь на экране неизменно высвечивалось: «Дядя Гера… Дядя Гера… Дядя Гера…» Вот только прочесть эту надпись было уже некому…

«Мерседес» Пономаря подъехал к его любимому рыбному ресторану класса люкс – «Матросская Тишина», где для Германа Петровича всегда готовили блюдо на чешуйчатом льду с устрицами и мидиями. Прежде чем выйти из машины, он, не теряя надежды встретиться сегодня с Никитой, отправил тому SMS-сообщение: «Жду тебя в Тишине!» – и немного задумался…

Большинство мгновений сменяют друг друга совершенно незаметно, но есть среди них и такие, которые словно бы застывают, впитывая в себя вечность. Именно в такое мгновение Герман Петрович и успел понять, что конец света – это совсем не обязательно термоядерная война или глобальная космическая катастрофа. Напротив, это всего-навсего короткий автомат в руках у человека в черной маске, который неожиданно появится и, разрядив в тебя весь «рожок», так же незаметно исчезнет…

Впрочем, увидев киллера через тонированное стекло своего «мерса», Пономарь еще успел дернуться, вскинул руки к лицу, словно пытаясь защититься, и даже почувствовал, как обожгло простреленную ладонь, – но все это было так же тщетно, как, стоя у подножия вулкана, пытаться оттолкнуть катящуюся на тебя лавину…

А спустя еще полчаса на месте преступления уже вовсю шустрили знаменитые питерские менты. Роскошный «мерседес» Пономаря напоминал дуршлаг. Судя по количеству пулевых отверстий, в него выпустили целый рожок из автомата Калашникова. За милицейским оцеплением, то и дело хватаясь за голову, ходил бледный и трясущийся телохранитель Пономаря – единственный, которому чудом удалось уцелеть. Сам Герман Петрович, залитый свежей кровью, раскинулся на заднем сиденье и уже начал остывать. На переднем, уронив простреленную голову на руль, застыл водитель-охранник.

На улице Марата, неподалеку от Театра имени Ленсовета, собралась небольшая толпа, человек пятнадцать зевак, не считая нескольких милиционеров и сыщиков в штатском, двух фоторепортеров, а также врача и медсестры. Так уж устроена человеческая психика, что при виде чужой смерти непроизвольно, в самой глубине ужасающегося сознания, неизбежно всплывает одна и та же мысль: «Как хорошо, что умер он, а не я, как хорошо, что еще не настала моя очередь…» Недаром же знаменитый Блез Паскаль сравнил человечество с толпой людей в цепях, приговоренных к смерти. «Каждый день некоторые из них умерщвляются в виду остальных; остающиеся видят свое собственное положение в положении им подобных, и, смотря друг на друга с чувством скорби и безнадежности, ожидают своей участи…»