Эдди Шах - Второй мир

— А мне вообще-то без разницы, — сказала она, вспомнив о своем положении. — Уж полиция-то от меня не отвяжется. — Она снова сменила тему: — А знаешь, почему я соскочила? Потому что я росла в семье. В детстве меня научили отличать хорошее от плохого. А Тибора — нет. У него нет никаких ценностей; он умеет лишь заботиться о себе и обо мне. Он всегда в барфогенной зоне. — Такое состояние появлялось после долгого пребывания в виртуальной реальности — своего рода морская болезнь. — У него постоянные головные боли, он плохо ориентируется в пространстве, его часто тошнит. Наркотики, которые он принимает, особенно «кислота», помогают ему преодолеть это состояние.

— Хорошо хоть ты держишься.

— У меня нет другого выхода. Я хочу однажды вернуться домой, в Реал. Понятия не имею, что я там найду, но там все равно лучше, чем в этой жопе. Даже в тюрьме, наверное, и то лучше. А здесь… все равно что сидеть на острове… нет, на огромном складе без дверей. Ты знаешь, что там, снаружи, за стенами, что-то происходит. Ты даже что-то слышишь, а увидеть не можешь и не можешь ни в чем принять участия. Еще хуже становится, когда сюда заваливают толпы отдыхающих, а после выходных они уезжают. Хуже всех новички. Они являются с вытаращенными глазами и, как только понимают, какая здесь жизнь, пускаются во все тяжкие. Главное, они понимают, что все происходит не на самом деле, а только в их воображении, а им самим ничего не грозит… Господи, как же мне хочется попасть на другую сторону! — Она замерла, погрузившись в собственное отчаяние. — А если… если я все же выберусь отсюда… как по-твоему, меня все равно отдадут под суд? — спросила она, помолчав.

— Кто знает? У нас там ведь и адвокаты имеются. По-моему, хорошему адвокату удастся объяснить, почему ты так поступила.

— Но никаких гарантий, да?

— Ничего не могу сказать наверняка. Сама ведь понимаешь.

— Не знаю, переживет ли это мама во второй раз.

Я улыбнулся, вспомнив, что сказал отец, когда меня в первый раз арестовали. Он не одобрял того, что я сделал, и тем не менее поддержал меня.

— По-моему, родители гораздо мудрее, чем считают их дети.

— Ты всегда говоришь обо мне и никогда о себе. Расскажи о своих родителях!

— Рассказывать почти нечего. Они всю жизнь много работали. Папа работал в компании по доставке товаров, которые заказывали по телевизору. Мама подрабатывала на полставки в нескольких местах. — Я улыбнулся, вспоминая, и рассказал Энди, как родители экономили, чтобы купить мне первый компьютер «Эппл», когда мне было всего пять лет. — Они понимали, что наступает новая эра, и хотели, чтобы я был хорошо в ней устроен. Меня родили поздно, когда им обоим было уже за сорок. Мама умерла первая; мне тогда было лет двадцать. Она любила готовить, любила поесть и страдала ожирением. Сердце не выдержало — и все.

Я рассказал, как умер отец всего через пять коротких недель.

— Он страшно по ней скучал, не мог есть, у него случился инсульт, и вот я остался один.

— Ты очень переживал?

— Из-за того, что остался один? Нет. Они очень любили друг друга. Жили в своем вымышленном мире. И давали мне все, что могли.

Я действительно не очень грустил тогда; о родителях я вообще задумывался редко. Да, я любил их… и, наверное, огорчал, потому что занимался совсем не тем, чем им бы хотелось. Если бы папа сейчас был жив, он бы не поверил, узнав, сколько денег я зарабатываю только тем, что играю в дурацкие игры.

— Какие были его последние слова? — упорствовала Энди.

— Он жалел, что так никогда и не оправдал моих ожиданий, — проворчал я. Воспоминание оказалось неожиданно болезненным. — Обычно так сыновья говорят отцам, а не наоборот.

— Ну и что?

— Мне бы хотелось, чтобы он так не думал, потому что он был самым лучшим отцом, какого только можно себе представить. После школы я с удовольствием — в самом деле с удовольствием! — возвращался домой. Я рос счастливым, веселым ребенком.

Энди покосилась на Тибора:

— А ему возвращаться некуда. Некуда и не к кому. Вот в чем дело. И потом, он принимает столько всякой дряни… Если бы мне даже и удалось вытащить его в Реал, у него бы там мигом расплавились мозги. Он не понимает разницу между Реалом и Виртуалом… И забыл о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Бармен принес нам кофе; пока он расставлял кружки, мы сидели молча. Я обратил внимание, что кружки здесь из дорогого английского фаянса.

— Нет особой разницы между Реалом и Виртуалом, — сказал я наконец. — Жить можно и там и там. Сейчас миллионы обитателей Реала мечтают о выходных, которые они проведут здесь. А здесь живут отчаявшиеся люди, которым ничего так не хочется, как оказаться там… По-моему, выход в том, чтобы находить хорошее в своем положении. — Я наблюдал за тем, как Энди мелкими глотками пьет кофе. Мне нравилось, что во Втором мире все и всегда, даже кофе, было нужной температуры: в меру горячее, но не обжигало.

— Это хорошо, — заметила она, шумно хлебнув.

— Хочешь, я разыщу твоих родителей?

— Ты всегда так говоришь.

— Передам, что с тобой все в порядке.

— Пусть лучше думают, что я умерла.

— Они могут навестить тебя здесь.

— Тогда мне еще больше захочется домой, а ведь мне и так плохо.

— Им будет лучше, если они узнают, что ты жива.

— Нет. Зачем их мучить? Снова забивать им голову воспоминаниями… Жизнь у них, наверное, наладилась, а прошлое превратилось в отвратительное пятно. Пусть так и остается. — И все же она не могла не думать о них: — А если они больше не вместе? Что, если мой братишка Уэйн… Нет, давай лучше оставим все как есть!

— Я могу выяснить. Проверить, как они живут.

— Если хочешь.

— Что это значит?

— Не хочу узнавать плохие новости. Мне и так хватает. — Она вопросительно посмотрела на меня. — Никогда я тебя не понимала!

— Почему?

— Ты — Мастер игры. У тебя все есть. Никто не поднимется выше. Во всяком случае в компьютерном мире. Ты зарабатываешь больше, чем кто бы то ни было, наверное, даже больше, чем босс той корпорации, в которой ты работаешь. И конечно, больше, чем тот засранец Диксон, которого тебе поручили искать. Так зачем ты возишься со мной?

— Мне с тобой хорошо.

— Правда? Или ты проводишь со мной время только так, из любопытства? Так сказать, навещаешь трущобы. А может, тебя это заводит, а, Конор?

Ее слова меня ранили, но я понимал: она отстаивает свою независимость, право быть самой себе хозяйкой.

— В моей жизни не так уж много всего. Дом, пара друзей, ну а деньги для меня в самом деле не имеют большого значения. И никогда не имели. Почти все компьютерщики по сути такие же, как Тибор. Все, что нужно для счастья, — хорошая клавиатура. Ну а деньги… достаточно, чтобы хватало на перекус и оплату трафика.