Владимир Контровский - Последний герой нашего времени

– Я согласен, – коротко бросил он. – Я буду работать над вашей чудо-травкой.

Вадим молча встал, подошёл к стенному шкафу и сунул ладонь за его заднюю стенку. Что-то тихо щёлкнуло. Костомаров вернулся к столу и протянул Свиридову флэш-карту.

– Здесь всё о «КК», – просто, без ненужного пафоса, сказал он, – от и до. Наша с тобой встреча не была случайной, Саша.

– Наша с тобой встреча была неслучайной, Вадим, – ответил Алхимик.

Александр осторожно покатал на ладони почти невесомый белый шарик, похожий на горошину гомеопатической таблетки. «Сто миллиграмм, – подумал он, – одна доза. Хотел бы я поговорить с тем умельцем, который вслепую, методом тыка, сотворил это адское – или райское? – снадобье. И почему на Руси, да и на всей Земле, талантливые люди находят своим способностям не самое лучшее применение? Как там говорил писатель-фантаст – забивают микроскопами гвозди?».

Вопреки его опасением, синтезировать «КК» в лаборатории НИИ прикладной химии оказалось не просто, а очень просто. Нет, Свиридов не сомневался в том, что изготовить препарат будет несложно – флэшка, переданная ему Костомаровым, содержала все, что было нужно, – он опасался чисто организационных трудностей. Институт был завален работой, и заниматься на глазах у подчинённых чем-то побочным было бы нелегко – это вам не самогон гнать в чулане, закрывшись на все замки, и не «драконью голову» собирать втихаря у себя дома. Подумав, Алхимик нашёл выход: он заявил Никодимову о своей идее синтезировать витаминные добавки, обладающие не только питательными, но и целебными качествами. Эта идея укладывалась в общее направление научно-прикладных разработок, авторитет в НИИ Свиридова был высоким, и никто не стал задаваться вопросом: а что это за добавки такие? Алхимик занимался «КК» сам, не привлекая к этому делу никого из своих сотрудников и не в ущерб основной работе, а кроме того, значительная часть экспериментальной продукции действительно состояла из разнообразных пищевых добавок, не содержащих ни грана «КК». И никто не замечал, как начальник лаборатории молекулярного синтеза день за днём уносит с работы обычные маленькие полиэтиленовые пакетики, наполненные безобидными белыми горошинами.

С Костомаровым они встречались почти каждый день. При встрече Алхимик всякий раз порывался спросить Вадима, говорил ли он с Лидией, и всякий раз сдерживался. «Надо будет – сам скажет» – решил Александр Николаевич. И не ошибся.

Однажды вечером, когда Свиридов зашёл к Вадиму, чтобы передать ему очередную партию препарата, Костомаров встретил его словами: «Лидия согласилась. Мы начали давать Ване „КК“. Вдаваться в подробности своего разговора с женой Вадим не стал, и Александр понял, что спрашивать не стоит. „Им легче, – подумал он с лёгкой завистью, – они оба имели дело с этим психотропом не один год. Лида врач, она наблюдала за людьми, принимавшими „КК“, и знает, что к чему. И всё-таки – мужественная она женщина…“»

Сам Александр Николаевич не раз и не два проигрывал в уме возможный разговор на эту тему с Юлей, но снова и снова его откладывал. И не только потому, что он не был уверен в том, что сумеет убедить жену, – ему было страшно самому. Алхимик испытывал к своей маленькой дочери почти звериную нежность, зная, что это его последний ребёнок – Аня уехала к матери в Германию перед самым Обвалом, и с тех пор от неё не было ни слуху, ни духу. Юля выносила и родила Дашеньку в самое трудное время, когда по улицам города шагали холод, голод и тьма, когда по ночам стреляли, и когда никто не знал, что принесёт следующее утро. Роды были трудными, и врачи сказали Юле, что вряд ли она сможет ещё рожать. Девочка росла слабенькой, часто болела, пугая родителей, и Александр испытывал леденящий ужас при мысли испытать на этой крохотуле таинственное зелье, пусть даже ради её же будущего. «Интересно устроен человек, – размышлял Алхимик, словно глядя на себя со стороны. – Он легко рассуждает о всеобщем счастье, готов не задумываясь дарить это счастье другим, не очень ближним, но как только дело касается его самого… „А почему мой сын, а не сыновья других женщин?“ – так рассуждают матери, когда мужчинам нужно брать в руки оружие и идти навстречу врагу. И только когда враг уже ломает двери их дома, они спохватываются, а до этого матери наперекор всему, даже здравому смыслу, надеются, что всё ещё обойдётся. Вот и я: умом понимаю, а сердцем… А что тогда говорить о Юле?».

Алхимик вздохнул и ещё раз дотронулся до белого шарика, лежавшего на его ладони.

– Александр Николаевич! – услышал он. – Время! Пойдёмте, на автобус опоздаем.

– Спасибо, сейчас иду, – отозвался Свиридов.

Он бросил взгляд на дисплей, на котором медленно вращалась «драконья голова», и вдруг, подчиняясь внезапному внутреннему импульсу, быстрым движением бросил в рот белый шарик и торопливо запил его остатками чая из стакана, стоявшего у него на столе.

…Сон – чёрная пустота, припорошенная звёздной пылью и наполненная дыханием спокойной мудрости всей Вселенной – незаметно сменился явью. Александр Николаевич не сразу понял, что лежит в своей постели – для этого ему потребовалось некоторое время. Он приподнялся и посмотрел на спящую Юлю, потом осторожно выбрался из-под одеяла и нащупал ногой шлёпанцы. Бесшумно ступая, он вышел из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь. Заглянул в комнату дочери – Даша безмятежно посапывала во сне. Не зажигая свет, Алхимик прошёл на кухню и уткнулся лбом в холодное оконное стекло.

Сознание было звеняще-ясным, но каким-то раздвоенным . Он стоял у окна и смотрел вниз, в темноту зимнего ночного города, и одновременно из безмерного далека наблюдал за крошечным голубым шариком планеты по имени Земля, каплей живого света летящим в космической тьме. А потом он услышал голос – вернее, не услышал даже, а почувствовал .

« Энергия… Время… Материя… Пространство… Они едины… Едины… Едины… ».

А затем было нечто вроде вспышки – яркой, высветившей все уголки его мозга, – и когда звёздный огонь погас, Алхимик уже знал разгадку тайны мёртвого дракона.

Он просидел на кухне до утра, обдумывая услышанное . За завтраком он был рассеян, но в меру – Юля ничего не заметила, – зато по дороге на работу не мог усидеть на месте: ему казалось, что институтский автобус не едет, а ползёт со скоростью садовой улитки. «Скорее, скорее, скорее…» – шептал Свиридов, не замечая удивлённых взглядов коллег, и путь от ворот института до лаборатории показался ему бесконечным. А день, наоборот, пролетел незаметно – Александру едва хватило времени, чтобы превратить своё внезапное озарение в текст, пересыпанный цифрами и формулами.