Коллектив авторов - Полдень, XXI век (январь 2012)

В аккерманский утренний час 28 июня на тощей «стрази-лэ дин Антонеску» появился румынский полк. Спешно, без «ди-филарэ», полк пересёк город направлением на вокзал, где с ходу набился в родные вагоны. Прощальный свисток, и за последней колесной парой демонстративно перекинули стрелку. Полицейских, ювелиров и органы юстиции вымело следом.

В Аккерманском уезде из румынских частей дезертировали ротами и повзводно. Вдоль дорог в огородах валялись тысячи винтовок. Вскоре последует заявление румынского Королевского совета с требованием вернуть оружие и вежливый ответ Наркоминдел Вячеслава Молотова: «Советскому правительству некогда собирать то, что румынская армия побросала».

28-го вечером противоположный берег Днестровского лимана взбурлила агрессивная суета. Через час к Аккерману подошла флотилия катеров, других плавсредств. Стрелковый полк Красной Армии сделал бессарабский шахматный ход: берег восточный – западная сторона.

После освобождения Аккермана в цитадели крепости расположилась зенитно-пулеметная точка. При ней сержант, три солдата, командовал подразделением младший лейтенант. Волею обстоятельств, а именно потому, что его первым заприметил грозный командир, колонисту пришлось возить в цитадель провизию и дрова.

«Лейтенант был человек сложный, склонный утверждать себя за день множество раз. Для него я был навечно “румын”. Не смотрит, а рубанком строгает. Я терпел. В гражданскую правильно говорили: “С циферблатами не спорят, а с атаманами тем более”».

И для остальных я тоже остался чужим: в боярской Румынии, смотрите-ка, жил. Но один из солдат оказался поволжским немцем, он попал в армию после ликвидации самарской автономии в 36-м. Фамилия для памяти звонкая, забыть трудно: Вейденкеллер. С некоторой натяжкой, но можно сказать: мы сдружились.

Июль сорокового года случился пекучим. Колодезные ведра поднимали наружу ряску. Треснул цоколь памятника русско-японской войне. Народ начал боязливо шевелить языками.

А тут Вейденкеллер меня спрашивает:

«Слух имеется, крепость ваша – бесовское место. Какая-то тварь редко-редко, но в полную духоту прилетает с днестровской поймы. Правду шепчут?..»

Я ушёл от прямого ответа: кумачёвого лейтенанта боялся. «Половина нашей земли должна быть обработана, а другая – покрыта асфальтом!», – он вывесил такой лозунг в дежурке и часто вдохновенно твердил. И кто б сомневался: обе эти половины его большевистской наукой изучены вдоль и поперёк.

«Не слышал…»

Мотылек напугал их ровно через неделю. О полуночи заложил вираж над цитаделью.

А я на каруце приехал в крепость уже поздним утром.

«Орел прилетал, – говорят. – Или сова. Но что-то очень огромная. И брюхо… Не бывает такое брюхо уптиц!»

Насчёт орла я согласился: всё понятно, орлы в степи есть. Но сова – почему именно сова?

«Абсолютно бесшумный полёт. Вот просто раздвинулась темнота… Р-р-раз!!..»

«А стрелять?»

«Быстро очень!»

Лейтенант поманил меня на бдительный глаз:

«А товарищ местный житель ничего про эту тварь, – или кто она там? – не знает?»

На весь Аккерман в мотылька верила, хорошо, если дюжина человек. А по дворам уже составляют энкавэдэшные списки. Кто вовремя рот не захлопнул – домой на десять лет опоздал. Время мутное, как самогон, что я мог рассказать…

Этим солдатам просто-напросто повезло.

Или не повезло, как считать.

Стою и думаю: а ведь явно подсунут бумагу: зафиксировать такое странное дело.

Округлил глаза, докладываю товарищу младшему лейтенанту:

«Первый раз подобное слышу. Дрова-то куда?»

После этого разговора у него появилось ко мне сильное недоверие. Ведь лейтенант прослышал, как недели две тому румынский часовой устроил в крепости ночную пальбу. А я накануне ещё и про бурю сказал: мол, день-два – и вспорхнёт ваша палатка. Чайки стонут, сказал. Это верная примета на бурю. Через день июльский молдаван налетел – приделал-таки палатке крылья; тогда весь Аккерман черепицу во дворах собирал. Соответственно, перестал лейтенант мне верить: харчи, дрова в цитадель крепости начал возить другой человек.

Скажу вам, даже упоминать про мотылька – дело дурное. Считается: начнёшь мести языком – домой прилетит. Велик-к-кое дело! Я своё на сто лет вперёд отбоялся. Вы случай-другой, и на одесскую Слободку – в дурдом знаменитый, случайно не попадите. У нас общественная система так построена: всё, что не благословили сверху, – опровергать!! И так, чтоб у человека до-о-лго чесалось. Молчать полезней, чем не курить.

Слухи о мотыльке шуршат с началом каждого десятка лет. Местные жители действительно крайне неохотно делятся известными фактами. Допускаю, именно чей-то рассказ, случайно услышанный сотрудником «Одесской хроники», послужил основанием для статьи «Бабочка-людоед» в № 2/1992 г. Название грешит фантазией: определение «людоед» под большим вопросом, а вот плотоядная – это гораздо ближе к реалиям жизни. В статье я вижу более-менее добросовестную попытку изложить суть феномена.

Газета уже поседела, а потому открываю её с пергаментным хрустом.

Итак, в один из июльских дней некая семья – Санаевых или Санеевых, что не суть важно, – совершая путешествие по стране, решила сделать привал возле старинной крепости Аккерман. Подбирался вечер. Место для ночлега они выбрали не ахти как удачно: на восточной стороне, в душных развалинах барбакана. Мальчик ловил рыбешек на кромке лиманской воды. Мать намазала его мазью от комаров на основе корня аира. Ребенок чихал, обижался, что воняет болотом. В фольге, на пунцовых углях шипел базарный карась. Рядом истекала голодной слюной собачка Жулька. Её вечерняя тень наконец-то достигла грозных размеров таксы. Отец, на ночь глядя, а больше на мрачные аккерманские стены, принялся чистить ижевскую одностволку.

Затем автор статьи устал изображать пастораль:

«Внезапно огромная тень мелькнула в небе, дико завизжала жена – колоссальная бабочка, вынырнув неизвестно откуда, заложила крутой вираж и ринулась на ребенка».

Ребенок, к счастью, не пострадал, успел увернуться. Чего не скажешь о сомлевшей от полного ужаса Жульке.

Грохот ружья, в воздухе шуршит утиная дробь…

Текст сопровождают несколько фотографий, на одной: взлетающая бабочка, в лапах невезучая Жулька.

Вид бабочки определён автором «Одесской хроники» как «сатурния». Такая бабочка имеется, вид науке прекрасно известен. Бабочка отличается тропической величиной. Изумительная сатурния, или, как её ещё называют «ночной глаз», – грёза каждого искушенного коллекционера. К ней вернёмся позже.