Тим Скоренко - Законы прикладной эвтаназии

– Привет-привет, – отвечает Водовозов. – Да, это Василий Гречкин, который умудрился попасть под горячую руку санниковской супруги.

– Это ничего, – смеётся Бакланов. – Она редкая стерва.

Бакланов полулежит в удобном кресле, перед ним маленький голографический столик. Гречкину неожиданно становится легко и уютно. Бакланов кажется вполне дружелюбным человеком, а не серьёзным мрачным чиновником. Гречкин всегда робел при общении с начальством.

– Ладно, Василий Гречкин, иди сюда и садись напротив.

Над голографическим столиком появляется трёхмерное изображение.

– Вот схема анабиозиса. Найди неисправность, у тебя шестьдесят секунд.

Такого поворота событий Гречкин никак не ожидал. Он не мог и подумать, что идёт на экзамен.

Так, так, так. Анабиозис. Какая тут может быть неисправность? Он не настолько хорошо знаком с устройством анабиозиса, чтобы сразу во всём разобраться.

Шланги подачи энергии и питательных растворов выглядят нормально. Что по какому подаётся, Гречкин не знает. Нигде ничего не перекошено, кнопки из пульта не выдраны. Всё, всё ведь в порядке! Чёрт, время-то идёт. Судя по трёхмерному таймеру, встроенному в голограмму, осталось двадцать секунд.

И вдруг Гречкин замечает, что по голографическому изображению проходит лёгкая рябь. Она захватывает совсем маленький кусочек схемы, но всё-таки мешает сосредоточиться. Гречкин переводит взгляд и видит, что один квадрат излучателей голографического столика работает с перебоями и периодически гаснет.

– Вот, – показывает он. – У вас пиксель битый.

Этому термину чёрт-те сколько лет, но он по-прежнему в ходу.

– Ха! – усмехается Бакланов. – Молодец. Дошёл. Главное – выйти за пределы задачи. Кто не вышел, не сумеет ничего нового внести в исследования.

И в самом деле, все ищут неисправность в анабиозисе. А она – в голопроекторе.

– Хорошо, Витя. Я его беру.

Гречкин ликует.

– Пойдёт в анабиозис, как ты и просил.

Гречкин с таким трудом сдерживает ликующий крик, что у него скрипят зубы.

Водовозов встаёт, и это сигнал для Гречкина.

– Спасибо, Валерий Викентьевич.

– И помни, – наставительно говорит Бакланов, – всё в твоих руках. Будешь плохо себя вести – снова отправишься к Анфисе.

Он смеётся. Водовозов – тоже, вероятно, из вежливости. Гречкин через силу улыбается.

Они покидают кабинет.

– Можешь, в общем, двигаться в лабораторию. Приказ будет там через несколько минут, как только Бакланов его выдаст. В курс дела тебя введёт, полагаю, кто-нибудь из местных. Ты же неспроста анабиозис выбрал, знакомые есть?

Гречкин пытается ответить непринуждённо:

– Ага.

Водовозов смеётся.

– Девушка, вижу, тут замешана девушка.

Молчание Гречкина более чем красноречиво.

– Ладно, Вася. Удачи тебе.

– Спасибо, Виктор Вадимович.

Он и в самом деле благодарен Водовозову. Есть за что.

– Такси! – говорят Водовозов и Гречкин в один голос.

Две машины появляются в течение нескольких секунд.

До Новой Пречистенки такси долетает в считаные минуты. У Гречкина великолепное настроение. Ему кажется, что он летит на собственных крыльях, а такси совершенно ни при чём.

Он приветствует Игоря, который лениво смотрит трёхмерный фильм. Если что-нибудь произойдёт, сигнал опасности тут же прервёт трансляцию. Впрочем, за всю историю анабиозиса в лаборатории не случилось никаких происшествий.

– И снова наш герой-любовник! – сонно говорит Игорь и отдаёт команду пропустить Гречкина.

– Я теперь у вас тут работаю, – довольно сообщает Гречкин.

– Надо же!..

Но Гречкин уже направляется дальше, не слушая охранника.

В лаборатории спокойно и тихо, хотя, судя по времени, работа должна быть в самом разгаре. На столике в углу копошатся мыши. Рядом в кресле спит Джонни, младший лаборант. Он чернокожий, смешливый, порывистый. Гречкин решает не будить его.

Он проходит во второе помещение. Тут – никого. Тишина просто оглушающая. Надо было спросить у Игоря, как дела в лаборатории. Если тут один Джонни, лучше тихо уйти, потому что лаборант даже мёртвого достанет разговорами о трёхмерном футболе.

Гречкин быстро осматривает остальные комнаты. Большой зал с основным анабиозисом закрыт, как и вспомогательные помещения, где хранятся реактивы и лекарственные средства. Ничего интересного.

Он направляется к выходу, когда путь ему преграждает Джонни.

– А! Вася! Ты-то что тут делаешь! – Никаких других знаков препинания, кроме восклицательных, после высказываний Джонни поставить нельзя. Он восторженно задаёт вопросы, восторженно отвечает на них, восторженно рассказывает даже о собственных неудачах.

– Я теперь у вас работаю.

– Да ну! Отлично! А то тут не с кем футбол обсудить!

«И будет не с кем», – думает Гречкин. Раньше он говорил с Джонни о футболе только в отсутствие Майи и сугубо из вежливости.

– Джонни, а где все?

Джонни неожиданно смущается.

– Ну!..

Даже «нукнуть» он умудряется восторженно.

– Что «ну»?

– Ну, Карла сегодня нет, а остальные поехали за препаратами!

Значит, Майя, Певзнер и Ник. Майя и двое мужчин, молодых и неженатых. Гречкин чувствует укол ревности.

– Так я пойду…

– Да подожди! Да они вернутся!

От восторгов и обсуждения футбольных перипетий Гречкина спасает голос Марка Певзнера, раздающийся из передней комнаты.

– Вернулись!

Джонни идёт встречать, Гречкин садится на стул и ждёт.

Первым в комнате появляется Ник. Невысокий, полный, конопатый, но очень приятный в общении. У него красивый голос, певучий, плавный.

– Ба, знакомые все лица, – приветствует Ник Гречкина.

– Здорово.

– Ты каким ветром?

– Работаю у вас отныне.

– Ничего себе. Ты же лифтёр!

Гречкина всегда немного оскорблял термин «лифтёр» по отношению к нему, дипломированному специалисту.

– Не совсем, – твёрдо говорит он.

– Ну да, да, ты много круче. У нас-то почему?

– Попал под горячую руку начальства, перевели.

– Из лифтёров в анабиозники?

Гречкин делает мрачное лицо.

– Без комментариев.

В комнате появляется Майя, сразу за ней – Марк, последним заходит Джонни.

– Гречкин, ты снова тут! – констатирует Марк.

Майя лукаво улыбается. Джонни просто сияет.

– Я тут надолго, – Гречкин ухмыляется.

– Его сюда перевели, – говорит Ник.

– Да что вы говорите. У нас и так перенасыщение специалистами непонятного профиля!

Майя хихикает. Краем глаза Гречкин отмечает, что на ней обтягивающий чёрный гольф. Чёрт, какая грудь. Укол ревности, снова укол ревности.

– Придётся меня терпеть, – говорит он вслух.

Джонни несёт в руках большой белый ящик, ставит его на стол.

– Так, – Певзнер садится. – Тусоваться тут – одно, а работать – другое. Что ты реально умеешь делать?