Кир Луковкин - В паутине

— Вдруг ты тот, кто нам нужен, — мечтательно сказал Петр, — Я вот сантехником был: краны, трубы, все такое. Прокладки менял. Сейчас пророк. Завтра может еще кем стану. Космонавтом, например.

Петр состроил смешную гримасу. Но глаза этого человека заставили Паука прищучить улыбку. Паук испытал неприятное ощущение, словно его просматривали насквозь. И рохлик, и Вадик, и суровый Василий, даже толстяк вдруг показались ему совсем не теми, какие они есть. Глаза их выдавали с головой. Похоже, перед ним разыгрывали спектакль, но, судя по всему, труппа устала кривляться.

Паук разлепил ссохшиеся губы и почти прошептал:

— Я продавал мыло.

Слова эти произвели мгновенный эффект — напряжение разрядилось, и на него смотрели уже дружески. Вливание в коллектив, называется, потом объяснит ему Вадик. А раньше я с ними не общался? — спросил Паук, на что получит ответ: с ними общался другой человек. Мы все время от времени меняемся.

Оставшиеся больные усиленно гремели приборами.

— Я пишу роман, — серьезно сказал рохлик, — вот уже двенадцать лет, и буду писать его до тех пор, пока не умру. Роман длиною в жизнь, а? — захихикал он.

— О чем? — спросил Паук.

— Ага, в этом вся суть! — рохлик даже вскочил с табуретки, — Этот роман очень сложен по содержанию. Он большой и многомерный. Я посвятил ему свои лучшие годы. Раньше занимался всякой мелкой ерундой — ну, знаешь, статейки, рассказики, повести для имбицилов, эротические ноктюрны. Потом я понял ничтожность этого копошения и решил создать нечто иное. Вернее, что-то сказало мне: ты должен это сделать, это — смысл твоей жизни. Целый год я не делал ничего, еще пять лет я готовился. Признаться, я не работал, потому что работа мешала мне сосредоточиться. Меня даже жена из дому выгнала на этой почве.

— А роман…. Он больше, чем "Война и мир"?

— О! Гораздо больше! Сначала читать его просто, — аж захлебывался от возбуждения рохлик, — но с каждой новой главой возникает желание отбросить книгу и заняться чем-нибудь получше. Однако тот, кто продолжит чтение….

— Станет блаженным! — заорал Петр, — Не слушай его, он тебе наплетет басен с три короба. И в карты с ним ни за что не играй — он жульничает.

— Это кто жулит? Это я? На себя посмотри, обмылок! — запищал рохлик.

— Брат, слушай. Не обращай внимания на некоторые неуравновешенные личности. Здесь ты среди нормальных людей, а там за оградой настоящие психи живут. Зуб даю на отсечение, — и Петр закивал.

— Поэтому у него пасть щербатая, — желчно отозвался рохлик.

Петр потянулся через стол и треснул рохлика ложкой по лбу.

— Разве плохо, когда любишь свою работу? — подал голос толстяк, пока те двое выясняли отношения, перебрасываясь остатками еды, — По будним — с девяти до пяти, в субботу — с десяти до двух, воскресенье — выходной. Ну разве плохо? Нет, я долго терпел, и буду жаловаться в Верховный суд. Это НЕ-КОН-СТИ-ТУ-ЦИ-ОННО.

— Зачем тебе такой большой срок для написания книги? — спрашивает Паук, когда перебранка между Петром и рохликом стихает.

— Затем, — высокомерно отвечает тот, — что я хочу поместить в него всю человеческую мудрость, все страдания человеческие, всю любовь чел…

— А, заткнись уже! — ревет Петр, вращая зрачками. Вид у него совершенно невменяемый.

— Но это же сизифов труд… — пытается продолжить дискуссию Паук.

— Ничего подобного!

— Брат, плюнь ты на убогого. Человек, отрицающий наслаждение своей жизнью ради эфемерного желания дистиллировать ее в книге, заслуживает сострадания. Вместо того, чтобы наслаждаться ею, он как червь в навозе, ковыряется в людском общежитии. Да он самый обычный графоман.

Тут бы начаться драке и кулаки были занесены, и глаза горели идейной ненавистью, да, как назло, рядом возникло несколько одноликих сестер со шпарящими электричеством дубинками. Дуэль решили отложить и разошлись с хрупким перемирием кто куда.

Через динамик объявили, что отбой в три. Значит, остается час с мелочью, отметил про себя Паук, высматривая среди выходящих Вадика. Когда он уже решил, что его друг не появится, Вадик вприпрыжку выскочил на тротуар и почти бегом направился к нему. Дернул за кофту и потащил за собой. Паук решил, что это элемент конспирации и послушно поплелся следом.

— Ну? — спросил Вадик, — Что новенького?

— Уфф, — Паук утер пот со лба, — Даже не знаю, с чего начать. Хочется успеть все.

— Не успеешь, сколько бы ни пытался. Мы всегда хотим успеть все на свете, но в конечном счете не можем сделать и малой части того, что запланировано. Даже отъявленный трудоголик когда-нибудь устает и чего-нибудь не успевает.

— Хорошая жизненная позиция, — решил Паук, — Удобно. И совесть на месте. Я просмотрел записи. Судя по вчерашним заметкам, можно сказать, что у меня был срыв. Вчера я написал, что сегодня это кончится. В воскресенье, на седьмой день. Еще я посоветовал себе никому не доверять. Это….

— Это разумно.

— Да, но у меня есть кое-какие вопросы.

— Конечно, у тебя есть вопросы. Но мне кажется, ты итак достаточно знаешь.

Паук натянуто улыбнулся и сорвал листочек с дерева:

— Просто надо уточнить, чтобы картина стала четкой.

Вадик предложил сыграть партию в шахматы, вот почему он задержался — сжимал под мышкой доску с фигурами. Они разложили шахматы на столе в круглой беседке, выполненной из переплетающихся крест-накрест досок. Доски были наклонены, и отверстия сквозь которые просачивались солнечные лучи, напоминали ромбы. Перед тем как сделать первый ход белыми, Паук выложил перед парнем горку мятных конфет. Приятно пахло разогретой древесиной. Липа.

— А этот пухлый, он юрист?

— Типа того. Ты не думай, что у нас клуб анонимных алкоголиков. Никто свою подноготную не выкладывает, каждый свое дерьмо держит при себе, — ответил Вадик, двигая вперед коня, — Просто мы размышляем об этом и делимся выводами. Одна голова хорошо, а две — сам знаешь.

Партия только начиналась, и Паук не особенно следил за комбинацией, поэтому выставил ладью на две клетки вперед.

— Ты что-то знаешь о нем?

— Да ничего я о нем не знаю. Я предполагаю и фантазирую. Никто ни о ком здесь всей правды не знает, запомни ты это, запиши на бумажке. Мы просто сидим и фантазируем друг о друге.

— Ага. То, что я наплел в своих видениях — полная чушь.

— А как же! — засмеялся Вадик.

Ход черной пешкой. Пешка оказалась защищена. Вполне можно было убрать другую, но Паук не стал. Вместо этого он приоткрыл фронт с левого фланга. Он слышал, как на крыше беседки поют птички.

Им никто не мешал играть.

— То, что по идее должно закончиться, не кончается, — сказал через какое-то время Паук, набравшись храбрости.

Вадик кивнул, делая ход ладьей.

— Значит, так надо.