Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

- Думаю, не поскупятся.

- Кому же тогда помогать?

- Трудно сказать, биил Бэрсар. Наверное, тому, кто щедрее.

- Или тому, кто может проиграть слишком быстро.

В его глазах был вопрос, и я усмехнулся:

- А разве Тибайену нужна наша победа?

- Значит, он поможет Лагару?

- Зачем? Судя по письму, война еще может перекинуться на земли Квайра.

- И Тибайен подождет?

- Как знать, биил Таласар. Из леса видно немного. Надо еще дожить до весны.

- Разве вы?..

Суил взглянула с тревогой, и он опять усмехнулся.

- Крестьяне не рады войне, а если еще и голод...

Он грустно покачал головой.

- Наверное, и горожане - тоже.

- Смотря кто!

- Много ли в Квайре Оружейников?

- Есть еще и банкирские дома, которые сейчас наживают на ломб двадцать.

- Ну, деньги, конечно, сила, биил Таласар, но если в Квайре начнется голод, банкиры не станут для вас закупать зерно. Остальное угадать нетрудно.

- Бунт? - спросил он и даже привстал в кресле.

Я промолчал. Зря разговорился.

- И вы думаете, что Тибайен вмешается?

- Будущее покажет, биил Таласар.

Суил молчала, даже вперед подалась, чтоб не пропустить ни слова. Теперь она встала и поклонилась.

- Нам пора, биил Таласар. Думаю, вас не затруднит...

- Конечно, - ответил он и тоже поднялся. Длинный, туго набитый мешочек скользнул из его рук в руки Суил и мигом исчез в складках широкой юбки.

- Рад был узнать вас, биил Бэрсар. Если судьба приведет вас в Квайр, не обходите стороной мой дом, - и бросил возникшему на пороге слуге: - Я рад этим господам в любой час!

Снова мы поспешили куда-то, и тень опять легла на лицо Суил. Я и сам недоволен собой. Да, мне нужна была эта встреча.

Первый независимый человек, которого я встретил в Квайре.

Да, еще не связан с Баруфом, и могу говорить все, что хочу. И все равно мне как-то неловко. И я спросил у Суил:

- Что-то не так? Я сказал лишнее?

- Да нет, вроде. Понравился ты ему, и то ладно - он человек надобный. - Вздохнула тихонечко и вдруг спросила: - Думаешь, впрямь голода не миновать?

Так мы и мотались по городу до заката. Побывали в храме и в огромном сарае, где красильщики корчились в ядовитом пару, в ювелирной мастерской и в харчевне, на конюшне и в унылом доме, где скрипели перьями писцы. Суил перекинется с кем-то словом или сунет что-то в руку - и быстренько дальше.

Она неутомима, а я как-то очень скоро устал. Голова трещала от напряжения, от мучительных усилий ощутить окружающее _н_а_с_т_о_я_щ_и_м_. Но усилия не помогали, все казалось сном; я тупо и покорно уворачивался от повозок, молча принимал толчки и брань. Я был счастлив, когда, наконец, Суил сказала:

- Ой, да никак уходить пора? Гляди, ворота закроют!

Мы заночевали у Ваоры и чуть свет отправились в обратный путь.

Зиран встретила нас радостно, Баруф - будто и не расставались. Вышел во двор умыться, а когда вернулся - ни Баруфа, ни Суил. Все логично. Суил изложит наблюдения надо мной, и Баруф начнет меня дожимать. Самое время. Все рассыпалось вдребезги, в режущие осколки; я боюсь, я растерян, надо заново строить мир. Если дать мне время...

Я улыбнулся Зиран, и она улыбнулась в ответ.

- Присядьте со мной, раз они меня бросили.

- Ну, от меня-то какой прок! - но села напротив, положив на стол огрубевшие руки.

- Славная у вас дочка!

- Да, утешил меня детьми господь. Как осталась одна, думала, сроду их не подниму, а они вон какие выросли!

Материнской гордостью осветилось ее лицо, прекрасны были ее усталые руки, и боль, давно потерявшая остроту, привычной горечью тронула душу.

Мое детство прошло в закрытой школе, может быть, самой знаменитой в Олгоне. Наверное, только это меня спасло. Когда мои родители погибли в авиакатастрофе, первым, что я почувствовал, была радость за них. Наконец-то они избавились друг от друга!

Пожалуй, мать мне была все-таки ближе. У нее был живой ум и ловкие руки, сложись ее жизнь по-другому, она многое бы смогла. Но судьба заперла ее в блестящую клетку, и мать лишь растратила себя, мечась между прихотями и вспышками веры. Наверное, мы могли бы быть друзьями или, может быть, соучастниками, но отец стоял между нами ледяною стеной. В детстве я его ненавидел, в юности презирал, теперь, пожалуй, жалею. Он жилой одной карьерой, ради нее женился на не любимой, ради нее обрек и мать, и себя на ад.

Оказываясь дома, я всегда поражался тому, как страстно и исступленно они ненавидят друг друга. Ненавистью был пропитан воздух их дома; я задыхался в нем; даже моя тюрьма, моя проклятая школа там мне показалось уютней.

Я часто думал, чем это кончится, много лет это было моим кошмаром, неуходящей тяжестью на душе, и весть о их смерти была для меня облегчением.

И они умерли, как подобает любящим супругам, в один день и в один час.

Я встал и вышел на крыльцо. Был предзакатный час, и мир казался удивительно теплым и не знающим зла. Солнце почти сползло за зубчатую стену леса: кроткий медовый свет обволакивал мир, и мне очень хотелось жить. Просто жить, бездумно и беззаботно, просто дышать, просто быть.

Скрипнули доски крыльца; Баруф стоял со мной рядом и молча смотрел, как тускнеет золото дня, и даль заволакивается лиловой дымкой.

- Поговорим? - спросил он меня, наконец.

Я не ответил. Я просто побрел за ним в дальний конец усадьбы. Сели на бревно, зачем-то брошенное за кустами, и прозрачная тишина вечера обняла нас.

- Как вам Квайр? - спросил, наконец, Баруф.

Очень некстати: так хорошо молчать под улетающим ввысь безоблачно-серым небом, в нежном покое уходящего дня. Я не ответил. Я еще не хотел начинать.

- Теперь вы начали понимать, - не вопрос, а скорее утверждение, и я повернулся к нему, одолевая подступавшую ярость:

- У вас нет права меня торопить! Два месяца вы меня продержали в потемках - теперь моя очередь, ясно!

- Нет, - сказал он спокойно. - Я вам времени не дам. Вы мне слишком нужны.

- А иначе что? "Или-или"?

- Вы это сами придумали, - ответил он. - Мне не нужна ваша смерть. Мне нужны вы.

Он сидел, тяжело опершись на колени, - уже не властный, непроницаемый Охотник, не дерзкий пришелец, готовый менять судьбы мира, а просто одинокий измученный человек, изнемогающий под тяжестью взваленной ноши. Наверное, только мне он мог показаться таким, и наверное потому я ему нужен. Только поэтому? Нет, сейчас я не мог его пожалеть, потому что он мне еще нужнее. Чем нужней мы друг другу, тем отчаяннее надо драться сейчас за наше будущее, за то, чтобы мы не стали врагами.

- Вы зря боитесь меня, Тилам, - сказал он устало. - То, что я от вас хочу, вас не унизит.

- Вы слишком привыкли решать за других. Я не люблю, когда за меня решают.

- Да вы ведь сами все решили. Видели же Квайр?

- Да.

Да, я увидел Квайр, и это все меняет. До сих пор - в лесу - я не то чтобы представлял его другим - просто не представлял. Непривычная речь, дурацкая одежда, нелепые ружья - это все антураж, а за ним обычные люди. А оказалось, что все не так. Действительно, по-настоящему чуждый мир, настолько чужой, что только усилием воли я заставлю верить в его реальность. И в этом чужом, чуждом мне мире мне теперь предстоит жить и умереть.