Филип Дик - Нарушенное время Марса

Стинер подошел к магазину с современной вывеской и наклонными витринами. Если бы не марсианские кусты, торчавшие из ящиков на окнах, можно было подумать, что находишься в деловой части Берлина. Войдя в магазин, он сразу увидел миссис Эстергази, стоявшую за прилавком. Она улыбнулась ему. Выглядела она современной, хорошо ухоженной женщиной чуть за сорок, всегда модно и дорого одетой, с темными волосами и умной улыбкой. Все в округе знали, что миссис Эстергази чрезвычайно увлекалась политикой и общественной деятельностью — выпускала информационный бюллетень и без разбора вступала в один комитет за другим.

То, что ее больной ребенок находился в спецлагере, знали только несколько родителей и обслуживающий персонал. Совсем маленький мальчик трех лет отроду страдал ужасным недугом, вызванным воздействием гамма-лучей на внутриутробное развитие. Стинер его видел только один единственный раз. В спецлагере имени Бен-Гуриона множество детей страдало различными серьезными заболеваниями. При посещении все они казались ему на одно лицо. Но ребенок Эстергази поразил его — крошечный, сморщенный, с огромными, как у лемура, глазами. Как существо из подводного мира, он имел особые перепонки между пальцами на руках. Казалось, его взгляд пронизывал насквозь, достигая самых сокровенных уголков сознания. Как будто невидимые щупальца проникали в мозг и, подцепив что-то сокровенное, тут же отдергивались обратно. Ребенок был настоящим марсианином, то есть рожденным на Марсе, а не привезенным родителями с Земли. Эстергази родила его уже после развода. Стинер случайно выудил этот факт из беседы с ней, причем сообщила она об этом спокойно, без малейшего смущения. Они развелись с мужем после долгой совместной жизни. Отправив ребенка в спецлагерь, подобно большинству современных женщин, она не считала это для себя большим позором. Стинер тоже разделял ее мнение.

— Что за очаровательный магазинчик у вас, миссис Эстергази, — сказал Норберт и поставил чемодан на пол.

— Спасибо, — ответила она, прохаживаясь за прилавком. — Чем могу служить, мистер Стинер? Вы хотите мне продать йогурт или пшеничные проростки? — Ее темные глаза весело блеснули.

— Мне нужен подарок для Манфреда, — ответил Стинер.

Мягкое сочувствующее выражение появилось на ее лице.

— Я понимаю. Ну… — она подошла к одному из стеллажей. — На днях я видела вашего сына, когда посещала лагерь. Не проявляет ли он интереса к музыке? Часто дети-аутисты получают удовольствие от музыки.

— Он любит рисовать. Все время рисует.

Она взяла маленький деревянный инструмент вроде флейты.

— Местное производство. К тому же очень хорошо сделано, — она протянула инструмент.

— Хорошо, — согласился он, — я возьму.

— Мисс Милч пользуется музыкой для контакта с детьми-аутистами, сказала миссис Эстергази, упаковывая флейту, — так что я думаю, она подойдет, особенно для танцев.

Покончив с делом, она оживилась:

— Мистер Стинер, как вам известно, я имею постоянный контакт с политическими кругами на Земле. Я… В общем, имеются слухи, что ООН рассматривает… — при этих словах она таинственно понизила голос и ее лицо побледнело. — Мне так неприятно причинять вам страдания, мистер Стинер, но если в этом есть хоть доля правды… Кажется, они определенно собираются… Надо действовать!

Теперь он пожалел, что вошел в магазин. Конечно, миссис Эстергази знала обо всех важнейших политических событиях. Он почувствовал беспокойство: как было бы хорошо выяснить, что она имела в виду, не слыша всей этой белиберды.

Тем временем миссис Эстергази продолжала:

— Предполагают, что ООН собирается провести слушания по поводу аномальных детей, — ее голос дрогнул. — Хотят потребовать закрытия лагеря.

Пораженный Стинер едва сумел выдавить:

— Нн-но… почему?!

Не мигая, он уставился на нее.

— Они боятся… Ну, они просто не хотят видеть того, что называют «дефективный выброс, появившийся на колонизируемых планетах». Хотят сохранить расу чистой! Понимаете, что они затевают? Вероятно, потому, что мой собственный ребенок… Нет! Я решительно не согласна!… На Земле их не беспокоит факт существования аномальных детей. Видите ли, это не имеет там такого значения, как здесь, у нас! Вы понимаете, какие доброхоты?… Они Проявляют о нас поразительное беспокойство! Помните, как вы себя чувствовали до того, как приехали на Марс? Там, на Земле, они считают существование аномальных детей здесь, на Марсе, грозным призраком одной из проблем, которая появится у них в будущем… Ведь мы — их будущее…

Стинер перебил ее:

— А вы уверены… по поводу этого закона?

— Абсолютно, — она твердо смотрела ему в лицо, ее подбородок был храбро выставлен вперед, умные глаза — совершенно спокойны.

— Нам нельзя медлить! Будет ужасно, если они закроют лагерь и… — она не закончила. В ее глазах читалось нечто невысказанное…

Их аномальных, но все-таки горячо любимых детей — его мальчика и ее малыша — убьют каким-нибудь научным безболезненным мгновенным способом!

Неужели она думала об этом?!

— Скажите… — произнес он.

Как бы угадав его вопрос, миссис Эстергази ответила:

— Детей усыпят…

Отвернувшись, чтобы скрыть свое лицо, он глухо сказал:

— Вы имеете в виду… убьют?…

— О, какой ужас! — закричала она. — Как у вас язык поворачивается говорить так!… Неужели вас это совсем не волнует?

Она посмотрела на него с ужасом.

— Боже… — прошептал он в отчаянии. — Неужели это правда?

Стинер не верил ей. Просто потому, что не хотел? Или потому, что это было уж слишком чудовищно? «Нет, — думал он, — этого просто не может быть». Норберт не доверял ей, ни ее инстинктам, ни ее чувству реальности.

Видимо, она подцепила какие-то слухи, искаженные истеричками до бессмыслицы. Вероятно, просто появился закон, косвенным образом задевающий какие-то аспекты содержания аномальных детей. Они — родители аномальных детей — всегда жили с камнем в душе. С каким ужасом читали они приказ об обязательной стерилизации обоих родителей и всего потомства в случаях, когда доказано «нарушение репродуктивной функции вследствие облучения гамма-радиацией в больших дозах».

— Кто автор закона? — спросил Стинер.

— Предполагают — шестеро членов Комитета по внутрипланетарному здоровью и благосостоянию, — она по бумажке прочитала фамилии. — Вот их имена… Мистер Стинер, мне бы хотелось, чтобы вы написали этим господам… а также всем, кого вы знаете…

Норберт уже едва слушал. Он торопливо расплатился, поблагодарил ее, схватил сверток и выскочил из магазина.

Черт возьми! Как он жалел, что вошел туда! Что, она получает удовольствие, рассказывая такие страсти? Неужели в мире и без того недостаточно проблем, чтобы обойтись без бабских сплетен, распространяемых дамочками не первой молодости, которые от нечего делать ставят общественные дела на первое место…