Майкл Мэнсон - Конан и грот Дайомы

- Ну-у... Я попыталась бы пригнать сюда настоящее судно... Из Аргоса, Зингары или Шема... Если ты не будешь столь нетерпелив и согласишься на мои условия... - Дайома лукаво улыбнулась.

Брови Конана сошлись грозовой тучей, однако он выпустил ее запястья из железной хватки.

- Кром! Похоже, ты торгуешься со мной о выкупе! Словно взяла меня в плен!

- О, нет, милый, нет! Я только хочу, чтобы ты вернулся ко мне! Чтобы ты был со мной долго-долго, много дольше, чем отпущено тебе судьбой... жил на моем прекрасном острове в холе и неге, не старел и любил меня... Это ведь так немного, правда?

- Немного, - согласился Конан. - Всего лишь моя шкура, мои потроха и моя душа. Ну, и на каких условиях ты желаешь заполучить все это?

- Ты выполнишь одну мою просьбу... насчет той стигийской твари, что погубила твой корабль... Поверь, и я хотела бы уничтожить этого монстра, но слишком уж он далек, слишком искусен в колдовстве!

- Чего он хочет от тебя?

- Хочет заполучить меня на свое ложе. Хочет не только тело мое, но всю силу... всю магическую силу, которой меня наделили светлые боги... Хоть и сам стигиец силен, очень силен! Но если ты справишься с ним и привезешь мне доказательства победы, я тебя отпущу. Отпущу, даже если сердце мое разорвется от тоски!

- А если не справлюсь? - спросил Конан, пропустив замечание насчет сердца мимо ушей.

- Тогда останешься здесь навсегда. - Лукаво улыбнувшись, Дайома добавила: - Должен ведь кто-то защищать меня от домогательств мерзкого стигийца!

Наполнив чашу и медленно прихлебывая вино, Конан размышлял над сделанным предложением. Пока он не мог разглядеть подвохов, хоть смутно опасался всяких женских хитростей и коварства. К тому же стоило учесть, что рыжая была не обычной женщиной, а ведьмой и чародейкой, влюбленной в него словно кошка. Сам он, после первых бурных ночей, испытывал лишь томление и скуку, и это его не удивляло. Красота не главное в женщине; важнее самоотверженность. Белит могла бы умереть за него, но эта Дайома... Вряд ли, вряд ли...

Подумав о смерти, он сказал:

- Ты говорила о том, что произойдет, если я одолею стигийца или не справлюсь с ним, но останусь в живых. Может быть так или иначе, а может случиться, что я умру. И что тогда?

Дайома ласково растрепала его темную гриву.

- Но ведь твой меч непобедим! Не правда ли?

- И все же?

Лицо ее сделалось печальным, в прекрасных глазах блеснули слезы.

- Значит, так судили боги, милый... Им видней! Конан согласно кивнул и потянулся к фонтану, за новой порцией аргосского, но нежная ручка Дайомы остановила его.

- Ты слишком много пьешь, мой киммериец. Вино крадет силу...

Он стряхнул ее пальцы.

- Ничего! Аргосское лишь горячит кровь. И ночью ты в этом убедишься.

* * *

Поздно ночью, когда ее киммериец, опьяненный вином и ласками, уснул, Дайома прошла в святилище, где, между статуями Митры, Ормазда и Иштар, стояли два больших сундука. Один из них сиял цветом лунного серебра, другой был черен, как ночь или как душа предателя.

Помолившись у каждого из трех изваяний, Дайома воскурила фимиам и приблизилась к первому из сундуков. Ее рука легла на серебряную крышку, откинула ее, и облако радужных сияющих снов вырвалось наружу. То были счастливые и спокойные сновидения: веселой стайкой они пронеслись по залам подземного дворца, пестрым туманом затопили мраморную лестницу, миновали распахнутые врата, заполнили грот и вырвались на простор океанов и земель. Эти сны несли добрым людям слова и облик покинувших их родичей, ласковый шум прибоя, аромат цветущих садов; иным же, особо избранным, посылалось благословение Митры, пробуждающее в душе тягу к непознанному и странному.

Проводив первых своих гонцов, Дайома подняла крышку черного сундука и быстро отступила в сторону. Бурая мгла затопила святилище, потянулась к дверям, пролетела подземным чертогом и, поднявшись ввысь, затопила мир. Страшные сны заставляли стонать разбойников и убийц, жутким кошмаром вторгались в сознание каждого стяжателя и вора, каждого жестокого правителя, мучали тиранов и самовлюбленных гордецов, терзали жадных и злых. К сожалению, этих мерзавцев было куда больше, чем праведников - и, к сожалению, жуткие миражи не слишком их устрашали. К тому же по ночам большая часть людей такого сорта предавалась пьянству и разврату, не замечая стараний Владычицы Острова Снов.

С печальным вздохом Дайома захлопнула сундуки, потом покинула святилище и спустилась в самую глубокую из подземных камер дворца. Тут было холодно, и она зябко куталась в мантию из меха гиперборейских соболей, черно-седых, отливавших серебром в тусклом сиянии светового шара, горевшего в руке Владычицы.

Железный постамент и вытянутый Серый Камень на нем казались пятном тьмы, застывшим посередине подвала. Она приблизилась, приподняла шар левой рукой, положив правую на гладкую ледяную поверхность.

Под пальцами ее было плечо - массивное, грубо очерченное и холодное, но она улавливала и едва заметные токи тепла, поднимавшиеся из глубины, постепенно разогревавшие каменную твердь. Их следовало усилить и расщепить, направив к жизненным точкам: к печени и сердцу, к желудку и глазам, к голове, вместилищу разума. Это ее создание не являлось иллюзорным, как прочие слуги подземного дворца; оно не могло рассыпаться песком или вновь обратиться в гранит, оказавшись за границами ее магической силы. А потому над ним полагалось трудиться долго и тщательно.

Сняв цепочку с лунным камнем, она приложила волшебный кристалл к груди неподвижного существа и сосредоточилась. Токи тепла уверенно прокладывали дорогу сквозь неподатливую плоть и, покорные ее воле, превращались в сосуды с кровью. Не такой горячей, как у людей, но достаточно теплой, чтобы согреть и оживить ее голема. Вот множество струек пересеклось в его каменной груди, под самым магическим кристаллом, и там стукнуло сердце... Стукнуло раз, другой, и медленно забилось, разгоняя тягучую вязкую кровь, отогревая холодные члены.

Довольно кивнув, Дайома приложила свой талисман ко лбу голема, потом к его животу и паху, ощущая первые признаки жизни. Сотворенное ею существо слабо вздохнуло, и затхлый воздух подземной камеры впервые наполнил его грудь. Постепенно кожа голема теряла оттенок и фактуру камня, становясь похожей на человеческую - не смуглой или розовой, но все же такой, какая присуща иным людям, долго не видевшим солнца. Черты его казались вырубленными зубилом каменотеса, и Дайома знала, что пройдет еще немало дней, пока он сможет раскрыть глаза, разомкнуть уста, выслушать ее повеления и произнести первые слова - слова покорности.

Впрочем, у нее еще имелось время. Стигиец выжидал; видно, пытался догадаться, какое впечатление произвела его атака на остров. Быть может, он вынашивал новые планы или советовался с древней тварью, поработившей его разум; Дайома не могла узнать об этом, ибо расстояние до Ванахейма было далеко.