Майкл Мэнсон - Конан и грот Дайомы

Но как и почему на этом корабле очутился киммериец? Этот дикарь, северный бродяга, ее возлюбленный? Как он попал на зингарское судно? И главное - зачем? Гор-Небсехт терялся в догадках.

Скорее всего, он пропустил тот момент, когда киммериец поднимался на корабль, не успев подглядеть, как, когда и где это случилось. Впрочем, не составляло труда домыслить ситуацию: зингарское судно, то ли случайно, то ли намеренно, пристало к берегам Острова Снов, и киммериец перебрался на борт. Но с какой целью? Хотел ли дикарь удрать от рыжеволосой ведьмы или... Или? Что она задумала?

Маг долго всматривался в суровое лицо северного варвара. Губы дикаря были плотно сжаты, синие глаза казались непроницаемыми; черты двоились, расплывались, ибо черный алтарь в замке Кро Ганбор отделяли от зингарского корабля сотни тысяч локтей. Слишком большое расстояние, чтобы удалось все рассмотреть с исчерпывающими подробностями! Это приводило стигийца в отчаяние; иногда он страстно призывал покинувшую его Силу, пытаясь направить ветры и ураганы на подозрительное судно.

Но тщетно; стихии по-прежнему не повиновались ему. Невзирая на смутность и неопределенность видений, он замечал иногда рядом с варваром другое лицо - серое, словно камень, равнодушное, вырубленное небрежно и грубо. Кто это был? Тут возникала еще одна загадка, разрешить которую ему не удавалось. Являлся ли серокожий пиратом, спасшимся вместе с киммерийцем во время крушения у Острова Снов? Или был членом команды зингарского судна? Во всяком случае, Гор-Небсехт ощущал смутную угрозу, исходившую от этого создания, - не меньшую, чем от самого киммерийца.

Неужели Владычица Острова Снов отправила этих двоих на материк? Но с какой целью?

Впрочем, о цели он мог догадаться и сам. Мог, но не хотел; как большинство людей, Гор-Небсехт предпочитал тешить себя иллюзией безопасности.

Иногда он подходил к распахнутому окну и взирал на море. Льды начинали таять; посеревшие туши торосов оплывали вниз, плющились, сливались с поверхностью ледяного панциря, что сковывал прибрежные воды; кое-где уже темнели полыньи. Еще двадцать-тридцать дней, думал Гор-Небсехт, и пора отправляться к Эйриму... К удачливому Эйриму, чья удача кончится на берегу Острова Снов... К храброму Эйриму... К послушному Эйриму...

Стигиец возвращался к своему столу и повелительным взмахом руки вызывал видение эйримовой усадьбы. Вождь западных ваниров покорился его воле: маг смотрел, как воины Эйрима смолят корабли, точат оружие, готовят припасы, собираясь в долгий поход. Всюду пылали костры с большими глиняными горшками с черным варом, молоты беззвучно опускались на наковальни, отбивая острия копий, крутились наждачные камни, остря мечи и секиры; сталь соприкасалась с точилом, порождая фонтаны искр. В большие мешки складывали сушеную рыбу, бочонки наполняли пивом, заворачивали в кожу меховые одежды и промасленные кольчуги, подгоняли доски щитов, обивали их бронзовыми бляхами, чинили паруса, готовили стрелы. И всюду среди этой суеты Гор-Небсехт видел двух высоких мощных мужчин: Эйрима, облаченного в меховую шапку и синий длинный плащ, и Торкола, своего рыжеусого посланца. Торкол следовал за Эйримом как тень - проверял, все ли положенное сделано, все ли подготовлено. Судя по мрачному лицу вождя ваниров, это ему не слишком нравилось, но он терпел. Стигиец же усмехался, видя в покорности Эйрима доказательство своего могущества и власти. Даже этот необузданный князек понимал, сколь губителен может быть гнев владыки Кро Ганбора!

Потом в бездонной пропасти алтаря возникали корабельные мачты с надутыми парусами, и маг опять мрачнел. Зингарское судно неотвратимо стремилось на восток, а киммериец, казалось, пребывал в полном бездействии: ел, пил, спал, о чем-то шептался с серокожим, иногда обнимал высокую светловолосую девушку с голубыми глазами. Мираж этот по-прежнему оставался туманным: расстояние было слишком велико.

Так прошло шесть дней; на седьмой северный варвар исчез. Гор-Небсехт никак не мог обнаружить его на судне, а с самим же судном творилось нечто странное: палубы его были залиты кровью, оставшиеся в живых мореходы в угрюмом молчании сваливали трупы товарищей за борт, и капитана, голенастого зингарца в оперенном шлеме и блестящем панцире, нигде не было видно. Маг понял, что снова пропустил какое-то важное событие, и с лихорадочной поспешностью принялся разыскивать киммерийца.

Это оказалось невыполнимой задачей. Легко обозреть сверху морские пространства, заметить корабль, приблизиться к нему, разглядеть каждого из моряков, что суетятся на палубе. Легко настроить магический глаз на некое поселение, на усадьбу, крепость или город; пройтись по городским улицам, заглянуть во дворы и дома, в храмы и дворцы. Легко обнаружить и караван в пустыне, и всадника в степи, бродягу-охотника в тундре... Но как найдешь человека под лесным кровом, в буреломах и чащобах пиктского побережья?

А в том, что проклятый киммериец бродит где-то в Пустоши, Гор-Небсехт не сомневался. Он обнаружил, что на зингарском корабле исчезла лодка, а потом нашел ее - в укромной бухте, на пиктском берегу. Значит, варвар сбежал с корабля? Что ж, это было бы вполне понятно, если б он преследовал какую-то тайную цель... Но что означала резня, случившаяся на зингарском судне? Кто ее учинил? И кому подчинялась теперь команда?

Вскоре магу удалось получить ответ - если не на все три вопроса, то на последний из них. По всей видимости, во время смуты или бунта капитан зингарцев отбыл на Серые Равнины, и теперь на корабле всем распоряжался серокожий - то ли потому, что его выбрали новым командиром, то ли по праву сильного. Отчаявшись разыскать киммерийца в пиктских чащах, Гор-Небсехт следил за кораблем, повернувшим к югу. Судно явно направлялось в кордавский порт и прибыло туда, как он и предполагал, через пару дней.

А затем...

Затем вновь случилось странное. Серокожий бросил корабль! Даже не обернулся, чтобы взглянуть на него! И здесь же, у причалов, схватил за шиворот какого-то оборванца, и тот проводил морехода на рынок, где торговали лошадьми. Взгляд серокожего остановился на превосходном жеребце, мощном и выносливом, с толстыми бабками и широким крупом. Вместо платы он сунул торговцу под нос кулак, вскочил в седло и, не заезжая в порт, помчался к реке, огибавшей Кордаву с севера. Переправился он на пароме, расплатившись с перевозчиками демонстрацией того же огромного кулака; потом поскакал прямиком на север, и к вечеру достиг пиктской границы. Там он разметал зингарский заслон - стражи вроде бы не желали его пропустить, за что и поплатились жизнью. Солнце еще не село, как всадник углубился в чащу, в дремучие джунгли, и по виду его было заметно, что он знает, куда направляется.