Майкл Мэнсон - Конан и грот Дайомы

Он еще раздумывал об этом, когда сверху раздался хриплый голос Сигворда.

- Ты - киммериец? - произнес ванир, сжимая и разжимая кулаки, словно ему не терпелось вцепиться в горло Конана.

- Кром! Я вырежу печень тому, кто стал бы утверждать обратное!

- Ты - киммериец, который гостил у Эйрима три дня назад? - уточнил Сигворд.

Конан кивнул, ожидая продолжения. Ваниры, стиснув оружие, стояли неподвижно, забрала и нащечники шлемов не позволяли разглядеть их лиц. Знают ли они о том, что воины Торкола и Фингаста вместо плавания к южному острову отправились на Серые Равнины? В полном составе, со своими предводителями... Сказал ли им об этом колдун?

Слова Сигворда разрешили сомнения киммерийца.

- Ты убил Торкола и Фингаста? И их людей?

- Я разделался с Фингастом, - взгляд Конана уперся в медленно багровевшее лицо ванира. - С Торколом покончил Эйрим. Вырезал ему ворона и сказал, что убийца отца и братьев не достоин иной смерти.

Вырезание "ворона" являлось особым способом ванирской казни побежденному врагу подсекали ребра на боках и спине, а потом разводили их в стороны на манер птичьих крыльев. Если полученные в бою раны не были смертельными, казнимый мог прожить довольно долго - такое время, за которое победитель успевал выпить два кувшина с вином. Эйрим, оглушив Торкола ударом по голове, проделал всю работу тщательно и затем пил свое вино не торопясь, разглядывая отцеубийцу, стонавшего и метавшегося на полу.

Вряд ли Сигворд был посвящен в эти подробности, но он отлично знал, что такое "вырезать ворона", ибо на своем веку сотворил немало подобных деяний. Лицо его потемнело.

- Хотел бы я сделать то же самое с тобой, вонючий червь! - прохрипел ванир. - Жаль, владыка наш не дозволяет! - Он махнул воинам, и строй их расступился, образовав проход.

- Ты не будешь сражаться? - спросил Конан. - Странно, клянусь Кромом! Я еще не встречал ванира, который отказался бы от драки.

Тут ухо его уловило прохладное дуновение воздуха, а за ним - тихий шепот Идрайна: "Не верь, господин! Они что-то замышляют!" Конан раздраженно передернул плечами; он не нуждался в советах серокожего.

Сигворд, широко расставив ноги и заложив ладони за пояс, с ненавистью глядел на киммерийца.

- Я же сказал - владыка наш не дозволяет! - рявкнул он. - Повелитель сам расправится с тобой! А мы... Мы понадобимся, чтоб прибрать в покоях... Дабы господин не замарал рук!

Прибрать в покоях! Слишком самоуверен этот ванир, рыжая крыса!

Усмехнувшись, Конан кивнул голему и начал подниматься по ступеням. Идрайн шел позади, справа от него, и бубнил: "Не верь, господин, не верь..." Секира в его руках хищно подрагивала.

Но ваны не собирались сражаться. Стиснув копья, они стояли двумя шеренгами, и рыжие их бороды казались затейливым переплетением медных проволок, словно бы украшавших доспехи. Скорей всего, эти изгнанники и отщепенцы знали о бойне в Рагнаради, учиненной Идрайном, но не боялись вероятно, считали своего повелителя непобедимым.

Миновав их строй, Конан ступил на балкон. Полукруглая арка вздымалась в восьми шагах от него и уже не выглядела темной: огромная дверь под ней была распахнута настежь, и перед киммерийцем маячило некое пространство, замкнутое серыми холодными стенами. Он посмотрел на меч в своей руке и отшвырнул его. Зингарский клинок не годился для предстоящей битвы.

Восемь шагов - и дверь... Она притягивала, манила, как зев пещеры, полной сказочных сокровищ... Но Кован не думал о богатствах стигийца; на сей раз он пришел не за золотом и серебром. Кровь и жизнь колдуна - вот что ему нужно!

Чувствуя, как разгорается гнев, как начинает пульсировать кровь в висках, он сделал первый шаг.

Жаль, что ему не дано владеть огненными молниями - как Фаралу, слуге Митры! Он сжег бы колдуна и растер пепел в прах... Жаль!

Но стоит ли сожалеть о невозможном? У него нет молний, но есть клинок... И хоть чары Дайомы не сравнишь с силой и мощью светозарного бога, волшебный нож все-таки лучше, чем ничего.

Он сделал еще один шаг, выхватил из-за пояса свой магический кинжал и машинально коснулся левой рукой виска. Обруч был на месте и сидел прочно.

Третий шаг, четвертый... Внезапно за спиной у Конана раздался грохот. Он обернулся, на миг позабыв про колдуна, ждавшего за близким порогом.

Голем, проклятое серокожее отродье, рубил ваниров! Топор его вздымался и опускался с той же безжалостной неотвратимостью, как и на вересковой пустоши в Стране Пиктов, как и в тесном дворе усадьбы Эйрима; лезвие с грохотом крушило шлемы, обрушивалось на щиты и панцири, потом глухо чавкало, впиваясь в плоть. Лишь краткое время вздоха понадобилось Идрайну, чтобы уложить троих; и первым - Сигворда, чей обезглавленный труп валялся на ступенях.

"Кром! - мелькнуло у Конана в голове. - Кром! Этот ублюдок сделался слишком коварным и хитрым! Уже решает сам, когда рубить и кого рубить!"

Он вскинул руку и раскрыл было рот, готовясь разразиться проклятием, но тут новая мысль молнией пронзила его. По словам Дайомы, стигиец мог отвести глаза любому: зачаровать своего воина или слугу, обменяться с ним обличьем, устроить ловушку для недогадливого врага и ждать... Ждать, пока не подоспеет время нанести внезапный удар!

Возможно, Гор-Небсехт стоял в шеренге воинов-ванов и, скрывая под забралом шлема свой преображенный лик, подсмеивался над киммерийцем? Над глупым киммерийцем, который через мгновение всадит нож в подменыша?

Пусть перебьет их всех, - решил Конан, глядя на падавших под ударами Идрайна ваниров. Пусть перебьет всех, кого сможет, ибо секира голема бессильна перед плотью колдуна... Тут и обнаружится правда! Тут и станет ясно, в кого метать клинок - в того, кто поджидает в башне, или в того, кто сражается сейчас на ступенях.

Он стиснул губы и замер. Лезвие ножа холодило его ладонь, на литой рукояти сверкали камни - два крупных ало-красных рубина, обрамленных фиолетовыми аметистами. Перед ним на лестнице ворочалась, стонала и звенела металлом бесформенная окровавленная груда; в ней перемешались тела мертвых и живых, разбитые щиты, переломанные копья, секиры с разрубленными топорищами, помятые, сбитые с голов шлемы и клочья шкур от ванирских плащей. Ни один из ванов не отступил; по сути дела, они были столь же дикими, как пикты, и не боялись смерти. Особенно эти изгнанники и отщепенцы, для которых жизнь значила так немного, ибо была она вечным заключением в угрюмых стенах Кро Ганбора и вечным трепетом перед его владыкой. Что же касается колдовских чар, то их ваниры страшились куда больше, чем гибели в бою.

Клинок не успел согреться в ладони Конана, как все было кончено. Полсотни изуродованных трупов валялось на ступенях широкой лестницы; ни один ванир не шевелился, не подавал признаков жизни. И не было сомнений, что секира Идрайна положила предел последним воинам Гор-Небсехта - тела их, обезглавленные или разрубленные напополам, не оживил бы даже сам великий Митра.