Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2

— Ладно, пошли, — сказал Яран, и тройка стала продвигаться дальше.

После еще одного поворота Октар что-то услышал и замер в напряженной позе. Михаил тоже прислушался и различил вдалеке металлический лязг и перезвон, как будто кто-то раскачивал гигантские чугунные цепи. Впереди неуверенно светили лампы и маячили острые тени.

— Может не ходить? — осведомился Октар. — Я лично за себя ручаюсь. А как вы — не знаю.

— Что значит «не ходить»? — сказал Яран. — Там выход. Да, там могут быть… — В поисках подходящего слова он повернулся к Михаилу.

— Аборигены? — подсказал тот, посмотрел на Октара и смутился. — В общем, гуманоиды, так?

Октар достал длинную стрелу, приложил к тетиве, оттянул двумя пальцами и выстрелил в желтое пятно света справа. Стрела, ломко стуча, ударилась далеко впереди о стены и шлепнулась в воду. Донесся короткий всплеск.

— Пусто. Никаких там гуманоидов нет, вот что, — вдруг с уверенностью заявил мальчик и повесил лук на плечо. — Если бы там были живые существа, я бы их чувствовал. И видел.

— Каким это образом? — ехидно осведомился Михаил.

— Тепловое излучение, — странно ответил малыш и заторопился вперед.

Они молча приблизились к полукруглой бетонной арке справа, осторожно заглянули внутрь и увидели искусственно освещенную пещеру, похожую на громадный кокосовый орех, намертво обросший изнутри черным кораллом, с глянцевыми угольными стенами и неровным выщербленным полом. Посередине на разбитых и рыжих от ржавчины шпалах лежали длинные дряхлые рельсы, изъеденные коррозией. На рельсах, упираясь в разобранные пути, стоял составчик доверху нагруженных вагонеток. Между шпалами блестели лужицы черной воды. А под выгнутым чашей потолком громыхал железный механизм, похожий на часы, стучал, дергался и гнусно скрипел.

Михаил вошел в пещеру, огляделся и крикнул:

— Все в порядке!

Октар и Яран разошлись по пещере. После долгих блужданий и осматриваний они уселись около перевернутой вверх колесами вагонетки. Яран достал из плетеной тростниковой сумки снедь, завернутую в листья, и они принялись за дело. Михаил весело жевал прокаленный на огне мох и подмигивал Октару. Октар ел быстро, по привычке быстро оглядываясь и приседая при каждом громыхании на потолке. Михаил оставил мох в покое, перешел на жареное мясцо. Внутри медленно, потягиваясь и зевая, просыпался домашний уют, растекался по всему телу, выметая прочь остатки пессимизма и неопределенности. Настроение улучшалось с каждой минутой, и Михаил точно знал, что они сейчас подкрепятся и сразу же выйдут из крепости, и не будет лишних нервов и волнений. Великая вещь в подобной ситуации — еда!

Яран сказал:

— Надо еще посмотреть в северной башне.

— Зачем? — беспечно спросил Михаил.

Яран не ответил и повернулся к Октару:

— Октар, а ты когда-нибудь был в крепости?

Октар ответил не сразу. Запихнув в рот большущую горбушку гриба, он с трудом с ней расправился, сильно наклоняя и качая голову, потом сказал:

— Нет.

— А почему?

— Мне этого не надо, — сказал Октар со странным выражением. Видимо, ему очень не хотелось об этом говорить, но Яран ничего не видел и не чувствовал.

— Ты ведь такой любознательный, всезнающий, а про крепость даже и не слышал. Как же так?

— Не слышал, не слышал… — сварливо передразнил Октар и до того тоскливо вздохнул, что Михаил перестал есть и серьезно посмотрел на него.

— Малыш, ты что-то от нас скрываешь.

— Да что тут скрывать! — уныло протянул он, помолчал и сказал нерешительно: — Вы не знаете ничего про эту крепость. Зачем вы сюда пришли? Зачем меня забрали? Что за идиотское любопытство?

Октар всхлипнул. Михаил присел возле него, схватил за острые тонкие плечи и слабо встряхнул мальчика.

— Что случилось, малыш? Объясни толком.

Октар устало сел прямо на пол, собрался с мыслями и стал рассказывать. Рассказ был длинным, гладко и хорошо сложенным и не то чтобы печальным и грустным, просто от всего этого мир стал немного серым, плоским, проржавелым, как эти груженые углем вагонетки, и не хотелось смотреть друг другу в глаза. Крепость эту строили пещерные люди, это была даже не крепость, а просто хорошо защищенное от внешнего мира жилище. Пещерные люди до этого жили на границе тысячекилометровой котловины, на дне которой был лес, постоянно кочевали по горным хребтам, постоянно воевали с горцами и мечтали где-нибудь осесть. Потом они спустились вниз, и в лесу нашли эту крепость, дряхлую, разбитую, один фундамент и останки кирпичных построек. Они воспрянули духом, восстановили жилище и обосновались в нем, как тогда казалось, на всю жизнь. Три столетия спустя на планету пришли пришельцы, несомненно гуманные и с добрыми намерениями. Народ испугался. А после исчезновения чужаков в подвалах появились машины, абсолютно бесшумные и казавшиеся чрезвычайно полезными, но люди стали покидать крепость. Машины продолжали размеренно штамповать вагонетки, грузить их углем и отправлять наверх. Крепость скоро опустела, стала заброшенной, в ней поселились крылатые ночные невидимки, липучки и прочая животная нечисть. Ушли все, все до одного, бросив годами нажитое добро, сделанное своими руками, бросив то, что почти стало родным домом и сбывшейся мечтой. Михаил этого не понимал, а когда попытался разобраться и спросил Октара: «Почему?..», Октар обозвал его бесчувственной дубиной.

Вот, значит, что. Теперь ясно было, почему исчез мешок с консервированными запасами, когда он остался один и его корабль улетел. Теперь объяснялись многие загадки. Все ясно. Какой-нибудь землянин, искавший случая отличиться, молодой и полный энергии вместе с группой других остолопов прилетел к этой звезде, отыскал землеподобную планету, покрутился вокруг и умудрился разглядеть аборигенов. Естественно возник зуд кипучей деятельности, он приземлился, отыскал крепость и бросился выручать людей из доморощенности и дикости. А потом оставил все как есть и довольный помчался на Землю сообщить радостную новость, что он-де, с небольшой группой других помощников, повысил уровень цивилизации почти вдвое. Михаил не знал такого случая, по крайней мере Информаторий таких сведений не давал. Михаил разозлился. Вот взять бы сейчас этого энтузиаста, притащить за шиворот, схватить за загривок и ткнуть носом. Что бы он тогда подумал, вершитель истории, бездарный творец? Стал бы раскаиваться? Бить себя в грудь? Или смущенно тереть землю носками ботинок?

А может, это не землянин. Может, Яранов соотечественник. Все равно глупо. Глупо, не разумно и жестоко. Для чего лезть в чужую историю и тем более пытаться что-либо изменить, ритмично распыляя среди населения машины, антигравы, жидкопластовые дома с оптикой и электроникой? Зачем стоять посреди высохшего русла, раскинув руки и пытаясь остановить тонны несущейся воды? Зачем вообще пытаться что-то остановить? Для чего лишать людей своей истории?