Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3

Вскоре я уже окончательно потерял счет времени и не видел перед глазами ничего, кроме желтого пламени свечей, более походивших на расплывчатые пульсирующие огненные шары. Сейчас я почему-то настойчиво пытался нарисовать перед глазами знакомый пейзаж свежей утренней зари, но у меня так ничего и не получалось — я никак не мог избавиться от уверенности в том, что ночь навсегда поглотила эти места, лишив их дневного светила. Поистине, я так увлекся сладкими несбыточными картинами летнего утра, что уже не мог слышать легкий шорох, постепенно заполнявший все пространство комнаты.

Слух вернулся ко мне тогда, когда за моей спиной вдруг раздался тяжелый стон, бросивший в дрожь тусклые огоньки свечей. Я только успел подумать о револьвере, как что-то голубое, необъяснимой формы неожиданно качнулось у меня над самой головой, и тут сильное дуновение тотчас погасило свет. Я не знаю, как удалось мне выскользнуть из-за стола, да еще с коробком спичек в руках. Комната, между тем, все продолжала наполняться скрежетом и зловещим стоном. Перемешиваясь, воздух стал теребить мои волосы — казалось, источник этого страшного дуновения находился именно на том месте, где я оставил кресло. Ни за что в жизни я не решился бы здесь чиркнуть спичками, теряя драгоценные мгновения, однако воцарившаяся тьма не позволяла мне отыскать даже дверь, за которой был спасительный свет.

«Голубой дракон!» — не своим голосом прошептал я, когда слабый свет озарил спальню.

Странный экзотический куст, на который раньше я меньше всего обращал внимание, превратился в нечто неописуемое, огромное и мерзкое, отдававшее при свете единственной спички грязной голубизной. Десятки щупальцев чудовища, усеянные зловещими когтями и покрытые шерстью, отвратительно змеились посреди комнаты в поисках жертвы, круша и сбрасывая все на своем пути. Вскоре когти замаячили у самого моего лица, однако ставшие, казалось, ватными ноги намертво вросли в пол. Догоравшая спичка уже начинала обжигать пальцы, как тут мимолетное проснувшееся сознание того, чему я стал свидетелем, неожиданно вывело меня из состояния гибельного оцепенения. Поистине, я испугался не столько мучительной смерти, сколько того, что со мной в могилу навсегда уйдет кошмарная тайна дома Хугнеров.

Теперь в моем распоряжении оставались ничтожные секунды. Метнувшись в сторону в полной темноте, я кое-как сорвал со стены отточенный средневековый кинжал, и наугад бросив его в затмившую собой все бесформенную покачивающуюся массу, непонятной силой был вынесен в коридор. Невероятные, леденящие душу стоны, переплетясь со свистом воздуха в ушах, лишали меня всякой ориентировки. Даже не задумываясь над тем, где мог находиться выход, я беспорядочно метался из одной комнаты в другую, пока не оказался на ступеньках высокой, крутой лестницы, ведущей в подвал. Только здесь, пронзенный сыростью и нестерпимым холодом мрачного подземелья, я наконец замер на месте, тщетно прислушиваясь к тому, что творилось наверху, но не слыша ничего, кроме своего горячего дыхания.

«Неужели мне придется когда-нибудь вернуться назад!» — думал я, и сам всеми силами отгонял эту ужасную мысль.

Казалось, мне уже было совершенно безразлично сколько времени доведется пребывать в чреве ледяного подвала, однако именно тут со мной стали происходить вещи, суть которых располагалась где-то за пределами моего понимания. Чем больше меня охватывал ужас, тем настойчивей и непреодолимей становилось желание вернуться наверх — туда, где в просторной комнате рассекали воздух чудовищные когти голубого дракона.

Искаженное гримасой страха и боли лицо мисс Дортон вдруг сменилось в моей памяти недоверчивой улыбкой Френсиса Хьюза, видевшего во мне лишь несчастного больного. И вот, находясь теперь действительно на грани помешательства, я стал бредить новой встречей. со стариком, с диким злорадством предвкушая его полный крах, до того самого момента, когда покинув подвал, я чуть не натолкнулся головой на высокий напольный светильник у самой двери ужасной комнаты.

Теперь я абсолютно уверен, что не постижение истины, не любопытство, не желание принести себя в жертву ради несбыточного идеала привело меня тогда к двери обители страшного призрака. Безграничным повелителем и властелином моей воли в те ранние часы выступало то, о чем я могу решиться упомянуть, только находясь на смертном одре. Дрожащей рукой я чуть приоткрыл дверь и с трепетом приник к узкой щели образовавшегося проема. Надеясь встретить нечто невероятное, я впал в полнейшую растерянность, увидев, что растение-оборотень бесследно исчезло — угол, где оно некогда возвышалось, оказался пуст. То ли дверь распахнулась сама собой, то ли в припадке смятения я незаметно толкнул ее ногой… У меня потемнело в глазах, когда оказавшись на пороге спальни, я зацепился ногами за нечто продолговатое, издававшее такое же невероятное зловоние, с которым мне приходилось столкнуться когда-то в своей комнате. За окнами уже начинало светать, и все же кое-как я отыскал в себе силы зажечь случайно найденную здесь на полу свечу.

На ковре, сильно изогнувшись, распласталось скрюченное тело высокого страшного старика с неестественно острыми чертами лица, выдвинутой нижней челюстью и голубой, изрытой настоящими оврагами морщинистой кожей. В груди мертвеца поблескивал тот самый кинжал с крестом на рукоятке, который я, спасаясь бегством от смертоносных когтей, безнадежно бросил в голубое исчадие ада. С вытаращенными глазами я смотрел на почти полностью ушедший в тело клинок, уже не в силах вспомнить даже слова молитвы при виде струившейся из раны грязно-зеленой жидкости. И все же то, что последовало вслед за этим, было несравнимо уже ни с чем.

Моя рука невольно подвела свечу к самому лицу чудовищного оборотня, и тут от неожиданности я чуть было не уронил ее прямо на мертвеца. Обличив ужасного старика даже при тусклом свете показалось мне очень знакомым… Передо мной лежал ни кто иной, как мой загадочный дядя, которого я так хорошо помнил по жуткому портрету, висевшему в моем городском доме!

Мертвой хваткой сжавшая свечу рука тряслась, словно в лихорадке, в результате чего расплавленный воск хлынул на заостренное, перекошенное лицо покойника. Ужасный стон вырвался вдруг из груди оборотня и он впился в меня потускневшими, безжизненными глазами, в которых по-особому зловеще поблескивало пламя свечи. Я отскочил, как ужаленный болотным гадом, и тут высохшая костлявая рука вампира судорожно схватила воздух там, где только что была моя голова.