Б Липов - Метагалактика 1995 № 3

Врата бесшумно раскрылись и Владимир Иванович, ощутив внезапно обуявший его ужас, увидел восседающего за огромным письменным столом крупнолобого седовласого черта. Голову беса венчали развесистые серебряные рога со множеством отростков.

Наитемнейший надменно взмахнул лапой и Гавриил с адъютантом исчезли, оставив Ахенэева наедине с предводителем Тоски, главой Гумоса.

— Садись, пришелец! — Бас Наитемнейшего был настолько густ, что, казалось, имел осязаемую плотность к, против воли, впечатал Владимира Ивановича в кресло.

Из-за стола Предводителя Тоски выползло нечто двухголовое, зубастое и когтистое. Подсунув одну из голов на колени хозяину, чудовище блаженно замурлыкало.

«Наверное, один из тех гибридов, что сожрали связного», — с дрожью подумал Ахенэев.

Наитемнейший потрепал мутанта по холке.

— Иди, Тузик, не мешай. На место!

Чудовище раззявило пасти, понятливо задышало и удалилось обратно под стол.

— Медалист. Породистый. — Тщеславно похвастался Глава и повернул беседу в нужное ему русло.

— Рассказывай, коли явился. Что выискиваешь, писака. Может тайны наши вынюхиваешь? А?… — Бас Предводителя Тоски не предвещал ничего хорошего.

«Сейчас траванет зверюгу!» — С какой-то обреченностью понял Владимир Иванович. И, словно в подтверждении догадки фантаста, из-за стола показался шишковатый хвост Тузика, нервно загулял по полу.

Ахенэев окончательно пал духом и, напоследок, помянул добрым словом верного Якова, которому в подобных ситуациях «сам черт не брат»! Яков бы сбил спесь с этого самонадеянного лося…

Дальнейшие события заставили уверовать и в телепатию, и в то, что его славный помощник, как ни крути, а все же — суперчерт! В приемной раздался страшный грохот, треск и в кабинет, чуть ли не верхом на Злыдневе-Шкуродерском, матюгаясь, въехал Яков.

— Зажравшиеся скоты! Всех разгоню, разжалую… Во что превратили Тоску, подлюки! Притусовались, сволочи, насобачились заживо шкуры сдирать… Лиходеи проклятые!

Тузику не понравился поднятый в кабинете Наитемнейшего шум и зверюга, умело маскируясь за замысловатой модерновой мебелью, пополз к горлопану.

Но Владимир Иванович заприметил маневр чудовища и, испытывая вдохновенный душевный подъем, вскочил с ногами на кресло и заблажил.

— Яшенька, родной, сзади обходят…

Яков апперкотом отправил Злыднева в нокаут и сиганул к стене, увешанной старинным оружием.

Черт вовремя сорвал с кронштейнов тяжелый меч-кладенец, рептилия подкралась и приготовилась к прыжку. Двух ударов меча оказалось достаточно, чтобы лишить Наитемнейшего его гордости — породистого медалиста Тузика.

— Яшенька! Не знаю, как тебя и благодарить, — Ахенэев потянулся к появившемуся, словно гром среди ясного неба, черту.

— Потом сочтемся, Босс…

Яков вытер о штору лезвие и подступил к струхнувшему Предводителю Тоски.

— Та-ак… А с тобой что прикажешь делать? Мразь! — Он развернул меч и со всей силой засветил Главе Гумоса эфесом между рогов. — Эх, Кондратий, Кондратий! Разве для этого я всеми правдами-неправдами должность тебе выколачивал? Думал — однокашник, не подведет… А он — во второй раз в морду плюнул… — По лицу помощника и спасителя фантаста пробежала судорога. — Чем вы здесь занимаетесь?! Развели бодягу, фонари лепите, наворачиваете черт-те-чего, прокручиваете иллюзию с отчетами и — лезет! Все под себя подмяли!.. Мракобесы! А остальные? Терпигорцы, пыль придорожная?… Эх, опаскудили Тоску!..

Наитемнейший, потирая ушибленный череп и с опаской поглядывая на взбесившегося черта, не выпускающего из лап кладенец — не собирается ли тот повторно звездануть массивной рукояткой, — плаксиво пронямкал:

— Я-то при чем? Разве не ясно, откуда ветер дует? Ить, который век переходящие мощи вручают. Разве спроста? — И, словно в подтверждении слов, Глава Гумоса кивнул на стоящий на виду гроб. — А хочешь, у Гавриила спроси, он подтвердит…

Наитемнейший перевел дух, примиряюще предложил:

— Яшенька, не серчай! Это все недоброжелатели. Оговорили, на мое место метят…

— Оговорили?! — Гортанный вскрик черта эхом загулял по залам логова Предводителя Тоски. — Мощи переходящие?…

Яков подскочил к гробу и саданул его ногой. Домовина перевернулась и на пол, вперемешку, посыпались кости неизвестного происхождения и бутылки, происхождение которых определялось без труда. По ярким этикеткам.

— Ну, Кондрашка, берегись… Мало того, что лапшу на уши вешал, так удосужился и над святыней поизголяться!.. Да знаешь ли ты, козел вонючий, что я почти двое суток в шкуре грешника пробыл? А впечатлений — на всю оставшуюся черную жизнь! Говоришь — мощи переходящие? Ходящие мощи — вот во что ты превратил вверенный судимый контингент! Или ты по натуре во мне рядового черта увидел? На мульку берешь? Так я на слюнтявку не клюю… Лет сто назад вырыгал…

Яков зло вонзил мешающий разговору меч в половицу.

— Кто тебе позволил применять в Тоске практику пекла, ЧМО? Кто разрешил похерить «принцип Катарсиса»?… Только за подобные деяния тебя, Кондратий, первого в террариум к любимым пресмыкающимся отправлять надо…

Барабанная дробь двух пар копыт возвестила о том, что Злыднев приволок на подмогу Наитемнейшему Старшего Чертопляса. Прилизанный, аккуратный черт подобострастно вытянулся и, вздернув подбородок, поедал глазами руководство.

— По Вашему приказанию прибыл! — Лаконично отрапорторовал начальник Идеологического отдела и, переменив стойку «смирно» на «вольно», грациозно вильнул хвостом. Ноги старшего Чертопляса гуттаперчево загуляли и, словно готовясь выписать неповторимое антраша, мягко донесли пластичного подчиненного до стола Наитемнейшего.

— Прекрати вихляться, балаболка! — Выплюнул Предводитель. — Объясни лучше, — он учтиво указал на Якова, — истинное положение дел…

Чертопляс как должное проглотил обиду и понимающе, забрав в грудь воздуха, разлился соловьем.

То, как он говорил и показывал на плакатах и диаграммах, можно было бы назвать маленьким спектаклем. В сущности, это и был спектакль, красочно обставленный спец. декорациями. Интерпретированный пересказ того, что Владимир Иванович успел услышать от святого.

Ахенэев, после всех перепитий, устал до одури и, подойдя к Якову, что-то нашептал.

— Хватит! — Оборвал солиста черт. — Антракт! Вернее — занавес.

Яков, натянуто взвешивая каждое слов, процедил:

— Собрать бы всех вас в кучу — и сжечь! А Наитемнейшего — паровозом пустить…

— Что ты жути гонишь? — Попытался отбрехнуться Кондратий, но на полуслове оборвал речь и остекленел глазами.

Всегда добродушно-лукавый черт подобрался, резко изменился внешне. Из горла Якова с клекотом посыпались непонятные слова-заклинания.