Борис Стругацкий - Полдень, XXI век, 2009 № 01

Я рассеянно кивнул, глядя на угол печки.

— Не ври, разве ж это умеешь? Научу, чего там… Убивал? Хорошо, хорошо, самому и не надо, это я так. А кому легко? Главное, дурь из башки выкини, кашу из ушей высыпь да меня слушай…

За печкой с грохотом упала кастрюлька. Дело было плохо.

Я подскочил к царевне, рывком поднял ее на ноги и подтолкнул к окну.

— Уходите. Быстро. Иначе ни за что не отвечаю!

Но я опоздал: из-за печки появилась Катька.

В кокошнике.

— Екатерина Васьковна, держи себя в руках! — крикнул я. — Пес с ней, подумаешь!

Катька послушалась — в том смысле, что уперла руки в боки.

— Ну, — прошипела она, — держись, мымра зеленая. В лоскуты тебя, на куски рвать буду… Ты в чей дом, сучка приблудная, заявилась?

— Ошибочка вышла, — пробормотала царевна, вжавшись спиной в окно и нащупывая на раме шпингалет, — я сейчас, я мигом…

— Придушу! Раздеру! Уничтожу! — взвизгнула Катька и прыгнула.

Мне удалось перехватить ее в прыжке, мы рухнули и покатились по полу.

— Уходите! — проорал я. — Уходите скорее, не удержу!

— Мразь земноводная! — бесновалась Катька, вырываясь. — Дай я ее кусну! Один раз! Там на шее позвонок подходящий есть, раза хватит!

— Предупреждать надо! — провыла царевна, трясущимися лапками распахивая окно и забираясь на подоконник. — А ты дурак, мужик, счастья своего не понимаешь! Так мужиком и подохнешь!

И огромная жаба скакнула с подоконника в дождь.

— Чтобы близко к дому не подходила, — крикнула Катька, — выслежу — мало не покажется!..

…«Скучная история» кончилась, я положил книгу на грудь и откусил от яблока сразу половину. Судя по шуму, дождь за стенами зарядил с новой силой. Я поправил подушку, потянулся к магнитофону. Катька обеспокоенно вскинула голову. Битлы негромко запели про «ол ю нид из лаф».

Наверное, они были неправы.

Впрочем, Катька думала иначе: заурчала и полезла ко мне под одеяло, в тепло. Я таких действий обычно не одобряю, но было, действительно, не жарко.

Пусть ее.

Вечерело. Последние лучи заходящего солнца золотили кроны леса на холме. Дорога же в низине уже была охвачена сумраком, и в сумраке этом чётко выделялись две фигуры на огромных угольно-чёрных конях.

— Вот так и приходит старость, — ни к кому не обращаясь, явственно пробормотал тот, что ехал сзади. Богатая накидка и вооружение выдавали в нём рыцаря.

Если бы он видел лицо своего слуги, на лице этом не дрогнул бы ни один мускул. Но сейчас слуга ехал впереди, и его брови от удивления полезли вверх, даже уши явственно шевельнулись. Он никак не ожидал услышать такое от хозяина, и не потому даже, что сам был лет на пять старше. Он неплохо знал этого рыцаря, ещё служа у маркиза Оуэна, а что не знал — успел расспросить у челяди в недолгие минуты азартной игры, ставкой в которой был. Невелико горе, решил он тогда: раз маркиз ставит на кон самого приближённого своего слугу, значит, его песенка уже спета и нечего горевать о его расположении.

На поясе слуги висел меч — деталь, обычная для молодого знатного оруженосца, но совершенно исключительная для низкорождённого. Впрочем, из смутного сословного протеста он не особо рьяно совершенствовался во владении этим оружием знати. Гораздо лучше он управлялся с сорокафунтовым шипастым кистенём — увы, оставшимся в арсенале маркиза. И успел прославиться тем, что, с обезьяньей ловкостью запрыгивая на коня за спиной вражеского всадника, мгновенно сворачивал тому шею, чем бы эта шея ни была прикрыта: кожей ли воротника, бармицей или стальными пластинами панциря. Кроме того, его руки, уже покрытые сизым старческим пушком, способны были с исключительной точностью и силой метнуть кинжал или стилет. Или гвоздь, или камень — для слуги большой разницы не было. В хмельных потасовках между прислугой, неизменно сопровождавших рыцарские пирушки, ему случалось навеки остудить пыл противника даже крышкой от кубка, благо, высокое положение маркиза Оуэна ограждало его от карающей руки закона. В то же время злодеем его никак нельзя было назвать — просто он был прилежным сыном того смутного времени, когда по дорогам королевства ещё шастали мифические оборотни, упыри, вполне реальные разбойники, и, что ещё хуже, обделённые Вильгельмом норманнские рубаки. В людской не только пили и дрались: там велась своя политика, политика людей мало могущих, но много знающих, и в ней слуга тоже преуспевал. Плодами её пользовались и высокородные господа, однако не всеми, и даже не большей их частью. В молодые годы слуга, к тому же, был миловиден, что неоднократно вынуждало знатных дам попирать Пятую Заповедь — а это тоже весьма ценный для средних веков капитал (кстати, принесший пару раз маркизу ощутимые дивиденды в виде бесценной информации). Интриган, шпион, изощрённый боец, в недалёком прошлом красавец — иными словами, он принадлежал к замечательному типу людей, кои были способны заметно изменить ход истории своей страны, родившись в знатных семьях.

Его спутник, напротив, владел мечом в совершенстве. Совсем недавно он, пожалуй, мог быть назван лучшим фехтовальщиком королевства. В сечах он неизменно прикрывал своего маркиза с левой стороны. Коренастая его фигура наводила на мысль об одиноком столетнем дубе, хотя знавшие его достаточно давно — а таких оставалось очень мало — теперь, вероятно, сочли бы его грузным, а не коренастым. Когда-то соратники называли его «сэр Хэллхаунд». Называли за глаза, конечно, всё-таки он был сэр. И что он может почесть за оскорбление, предсказать было трудно, а вот в какой именно форме выльется его гнев — очень легко, и попасть под лучший меч королевства никто не желал. И теперь, после сотен бочонков вина и сотен визжащих девок на пирушках сюзерена, впустую растратив жизненные силы, всё чаще в предрассветной бессоннице мучимый ощущением всемирной бесцельности и собственной ненужности, он всё ещё был достаточно крепок. Местного производства пережжённая сталь уставала раньше него, и не раз случалось так, что посреди сражения очередной меч, пройдя сквозь десятки доспехов и костей, распадался у него в руках. Посему он имел при себе два меча, да ещё возил с собой сарацинскую саблю с усыпанным сапфирами эфесом. Изящно выгнутый дамасский клинок, по всем статьям превосходивший любой рыцарский меч, скромно покоился среди платья про самый крайний случай. Огромные — в полтора обычных роста — чёрные кони, несшие всадников и их нехитрый багаж к опушке леса, тоже принадлежали ему. Конюшня была предметом особой гордости барона. Общей площадью она незначительно уступала его замку и намного превосходила оный количеством проявляемого бароном внимания. Впрочем, он посещал свои владения нечасто: уже лет двадцать, после смерти жены, барон предпочитал проводить жизнь в седле. Зная об этой склонности барона, маркиз бессовестно нагружал его разного рода выездными миссиями. Правда, и одаривал при случае щедрее прочих.