Борис Стругацкий - Полдень, XXI век, 2009 № 01

Они направлялись к замку маркиза Баррета. Барону предстояли сложные переговоры с превосходящим по силе союзником. Слугу он в известность об этом не поставил: с какой радости? Слуга был всего лишь слугой, причём оказавшимся в распоряжении барона совершенно неожиданно. Хотя и весьма кстати. Барон исподволь приглядывался к нему: не слаб ли, не болтун ли, не проявляет ли недовольства тем, что его волокут неведомо куда незнамо кто. Слуга не проявлял. Он уже пресытился красотами дороги. За сегодняшний день могучие кони пронесли их почти через все типы пейзажей, встречающиеся на острове. Лес, в который они мерным шагом вносили своих молчаливых всадников, был как лес. То, что он был чужой территорией, ничуть на нём не отражалось. Тропа как тропа. И поляна как поляна — большая, со следами вырубки. Наверное, те же эмоции испытывал и барон. Поэтому когда они, наконец, обратили внимание на стремительно скользнувшую через поляну тень и подняли головы, спускающемуся по спирали дракону оставалось до них не более полутора витков.

Конь под слугой вздыбился и затанцевал на месте. Слуга, изрыгая проклятия, натягивал поводья и бил его коленями, пытаясь привести к повиновению, вывести из-под опасной близости зелёных перепончатых крыльев, с шелестом рассекающих воздух над ними. Он успел выхватить меч — обратным хватом, клинком вниз, — но никак не мог пустить его в ход. Бесполезный клинок плашмя оглаживал чёрную короткую шерсть конской холки. Конь же барона, его старый боевой товарищ, вскинув голову, ржал от ужаса, но оставался на месте. Барон бросил поводья и рванул из ножен оба меча. Конь и всадник укрылись за округлыми щитами бешено вертящейся стали. Барон молчал, но его широко раскрытые глаза с тусклыми алыми огоньками на дне и сведённое гримасой ярости лицо лучше всяких слов выражали неумолимое обещание разрубленной плоти, выпущенных наружу внутренностей и предсмертных судорог.

Слуга, наконец, справился с конём и, ударив его шпорами, направил на заросший одуванчиком пятачок позади крупа баронского коня — туда, где оставался просвет, слабо защищённый мечами барона. Дракон принял в учёт клинок слуги, но самим слугой не заинтересовался. Он реял над бароном, безошибочно определяя места, где мечи, поворачиваясь, были не опасны, и напротив них тут же оказывалась его оскаленная пасть или кончик зазубренного чешуйчатого хвоста. Но и барон был не прост, его реакции позавидовал бы иной юноша: через долю секунды сверкающий диск в этом месте угрожающе вздувался навстречу дракону. Наконец драконий хвост влетел под коня и тяжело хлестнул его под дых. Конь дёрнулся, плавный полёт мечей дрогнул и сломался. И дракон тут же рванулся в образовавшуюся впереди брешь, на лету выставляя перед собой когтистые лапы. Барон издал утробный задавленный рык. Его суставы отчётливо хрустнули под огромным усилием мышц, но устояли, и мечи метнулись вперёд параллельными дугами, одна из которых пролегала через перепонку драконьего крыла.

Дракон тонко, на грани слышимости вскрикнул, ударил крыльями и свечой взмыл в небо. Барон, задыхаясь, провожал его взглядом, пока змеиное тело не полыхнуло в вышине закатным солнечным светом, пока не стало ясно, что дракон не намерен возвращаться. Тогда он вбросил мечи в ножны и повернулся к слуге.

— Молодец, прикрыл меня. Такое я забывать не привык. Страшно?

— Страшно. Не то страшно, что убьёт, — страшно, что сожрёт меня потом эта летучая тварь. Хотя они, говорят, предпочитают кормиться знатными девственницами…

Рыцарь тронул поводья, презрительно сморщил нос.

— Бред это, бабьи сказки. Не интересуются они девственницами. Они на рыцарей бросаются, на оруженосцев, это да. И убивают, как правило. Но тела оставляют нетронутыми. Если ты заметил, до тебя добраться он даже не пытался. Впрочем, слышал я пару раз, что дракон задрал простолюдина, но опять-таки подразумевалось, что не сожрал. Видимо, простолюдин на вкус не сильно отличается от высокородного.

Свод леса сомкнулся над всадниками, кони осторожно ступали по жёлтой с алым лесной подстилке. Фразы падали спокойно и неспешно, с долгими перерывами, словно и не было только что смертельной схватки с чудовищем. Барон помнил мерзкую одышку, настигшую его после боя, и берёг дыхание. Слуга же растягивал приятное и слегка ехидное удовлетворение: уже на второй день он запросто беседует с бароном. О да, это тебе не маркиз Оуэн. Правильно он поступил, что не покинул барона в бою. Да это, насколько он помнил, и не приходило ему в голову. Впрочем, высокородный всегда остаётся высокородным, подумал слуга и предусмотрительно добавил в тембр своего голоса чуть больше подобострастия.

— Что же они тогда едят?

— А кто их знает. Я не слышал, чтобы кто-нибудь застиг дракона за трапезой.

— А жаль. Самое время рубануть его, пока он отвлёкся.

Рыцарь рассмеялся, закашлялся.

— По меньшей мере, четверть рыцарей убили по дракону, а то и по два. Только никто, кроме них, убитых драконов не видел. Я подозреваю, что их вообще нельзя убить.

— А я слыхал как-то, что убитый дракон тут же исчезает. Ещё кто-то говорил — превращается в мёртвого человека или волка. Может, потому их и не видели мёртвыми?

— Может быть. — Барон остервенело поскрёб скулу: на фоне здешних комаров дракон выигрывал хотя бы тем, что был всё же исключительной редкостью. — Кто знает, чего можно ожидать от дракона. Хотя, скорее всего, эти рыцари просто врут. Тех, кто действительно пережил бой с драконом, не так уж много, ты можешь гордиться. Такие обычно не хвастаются этим. Например, сэр Бэкон. В том бою, кстати, погиб его оруженосец, юный маркиз Хаски. Что странно, на его теле была одна-единственная рана, нанесённая скорее клинком, чем когтем или зубом. Зато на теле сэра Бэкона следов когтей было предостаточно, поэтому его никто не заподозрил в убийстве. Он ничего не рассказывал: поначалу просто не мог, а потом, наверное, не хотел.

Слуга знал сэра Бэкона, причём знал очень давно. В те годы, когда барон носил на руках свою очаровательную жену, сэр Бэкон был высоченным румяным верзилой, яростным и неутомимым в схватке, обладавшим острым умом и поистине громовым раскатистым смехом. Он ездил только на конях баронской конюшни (другие просто не могли носить его), любил солёные шутки и солёный ветер родного побережья, никогда не упускал случая хорошенько набить мясом и вином брюхо и притиснуть в уголке зазевавшуюся служанку. Сэр Бэкон и теперь был завсегдатаем пиров у маркиза Оуэна. Теперь, однако, он представлял собой мрачную бессловесную тушу, наличие жизни в которой угадывалось лишь тогда, когда в ней открывалась пасть, чтобы принять в себя очередную порцию вина.

— Да уж, он-то не хвастается. Я не знал, что он когда-то схватился с драконом. Давно это было, наверное?