Эрнст Бутин - Поиск-86: Приключения. Фантастика

— Подставляйте посуду, новенькие! — рыжий оратор Пашка, деливший еду на этом конце стола, щедро, с верхом, загреб черпаком варево, шмякнул его в миску Антошки. — Ешь капусту, малец! Набирайся сил.

Антошка пораженно заморгал, разглядывая коричнево-бурую, мелко нарубленную, разварившуюся траву, уткнулся в нее чуть ли не носом, принюхиваясь, но Еремей толкнул его коленом: разве можно так, когда дают то же самое, что и себе?

Свою миску Еремей принял невозмутимо. Покосился на незнакомца справа — тот взял ложку, и Еремей взял ложку; тот чего-то ждал, и Еремей решил выждать, раз так надо.

А к ним уже подошел мальчишка с подносом. Выложил перед Антошкой и Еремеем по большому куску хлеба, совсем непохожего на пароходный. Тот был темный, почти черный, напоминающий глину, а этот — серый, ноздреватый, с вкусными даже на вид корочками: Антошка резво цапнул ближний ломоть, но Еремей ударил его по руке и опять покосился на соседа справа — тот, получив хлеб, сразу же принялся за еду.

Еремей понял: значит, и ему можно, значит, соблюдены порядки, принятые за столом, — не показал себя голодным, не начал есть раньше старшего. Он быстро разломил ломоть, пододвинул большую часть Антошке, меньшую оставил себе. А второй кусок положил на середину стола.

— Ты чего? — удивился рыжий Пашка.

Еремей не ответил. Сосредоточенно зацепил ложкой капусту, решительно отправил ее в рот. Пожевал с обреченным видом, глядя в одну точку. И заулыбался.

— Хороший еда. Вкусно, Пашка!

— Зачем хлеб отложил, спрашиваю. Не нравится? — спросил тот. — Другого нет, ешь, какой дают.

— Не, не, Пашка, нянь тоже вкусный, — поспешно заверил Еремей. — Только много его. Нам с Антошкой один кусок хватит. А мой кусок надо отдать другому, кто шибко есть хочет. У кого нету хлеба…

— Всем одинаково дают, — перебил Пашка. — Так что не мудри. Ешь!

— Всем? Такой нянь? — удивился Еремей. — На пароходе говорили: кто-то там, далеко, — махнул рукой за спину, — умирает. Ему есть нечего. Ему хлеб надо. Вот, даю, — и осторожно подтолкнул пальцем подальше от себя нетронутый кусок. — Нам с Антошкой пополам хватит. Хватит, Антошка?

Тот, посматривая округлившимися глазами то на Еремея, то на Пашку, неуверенно кивнул.

— Чего, чего? Твой ломоть — голодающим? — Пашка натянуто заулыбался. — Думаешь, эта краюшка спасет кого-нибудь?

— Один кусок одному человеку один день помереть не даст, — уверенно сказал Еремей, принявшись деловито есть. — Много кусков — много дней один человек жить будет… Высушу, отошлю. Люся знает, куда послать, — посмотрел на девушку, которая сидела во главе второго стола.

Пашка вдруг вскочил, ткнул пятерней Еремея в лоб.

— Ай да Сатаров, ай да голова! — Схватил черпак, забарабанил по опорожненной кастрюле. Закричал: — А ну, кончай жевать!.. Ребята, слушайте! Предлагаю выделять половину… ну, хотя бы треть нашего хлебного пайка в помощь голодающим детям Поволжья! Начнем сегодня же. Ура Еремею Сатарову — это он придумал!

Однако вопль его расплеснулся по столовой хоть и громко, но одиноко. Мальчишки запереглядывались, но кричать «ура!» явно не собирались.

— Павел, прекрати! — Люся вскочила, подбежала к Пашке. Схватила его за плечи, тряхнула. — Сейчас же прекрати призывать к глупостям!

— Какие глупости, Люция Ивановна?! — ошеломленный напором, Пашка растерялся: — Мы обязаны помочь голодающим! Это наш долг, долг сытых.

— Это они сытые? — Люся мотнула головой, отчего волосы светлым облаком прикрыли лицо. — Да эти ребята не получают и половины того, что нужно в их возрасте…

— А там, — Пашка принялся яростно тыкать пальцем в сторону черных окон, — там вообще ничего не получают! Там помирают! С голоду! А мы тут жрем… — Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, крикнул дрогнувшим голосом: — Объявляю «месячник сухаря»!

— Останови здесь! — Тиунов похлопал по широкой спине парня, который сидел на облучке. — Совсем не обязательно, чтобы на тебя пялились из «Мадрида».

Парень, откинувшись назад, натянул вожжи — караковый жеребец задрал голову, зло покосился, заперебирал на месте ногами.

Тиунов выпрыгнул из пролетки. Одернул шинель, натянул поглубже на глаза выгоревшую фуражку с красноармейской звездочкой.

— Кузов не забудь, подними, — приказал извозчику.

И, расхлестывая в широком шаге полы длинной кавалерийской шинели, направился во двор Дома водников. В воротах чуть не столкнулся с каким-то нищим семейством — худая женщина с корзиной, две похожие друг на друга чернявые девчонки с ведрами, крепенький белобрысый парнишка с мешком. Тиунов вильнул в сторону, чтобы не сбить мальчишку, и свернул к флигелю.

Егорушка поглядел вслед лихому, ладному военному с короткой темно-рыжей бородкой, вспомнил, что вроде видел его вчера из окна, когда только-только пришел к тетке, поудивлялся немного: чего это красноармеец хаживает к монашке? И вперевалку, подергивая плечом, чтобы поудобней улегся мешок со старьем, побежал было за сестрами. Но опять остановился: уж такой ли красавец-раскрасавец конь, запряженный в легкую рессорную коляску, стоял у ворот. Караковый, с длинной выгнутой шеей, сторожко переступающий тонкими, на высоких копытах ногами.

— Чего вылупился? — Здоровенный парень, поднимавший над коляской кожаный верх, угрюмо посмотрел на Егорушку. — Вали отсюда, пока по шее не получил!

Замахнулся, зыркнул во двор. Егорушка испуганно отскочил и тоже машинально глянул во двор — военный входил во флигель…

— Поторапливайся, — с порога обратился Тиунов к Козырю. Тот, с накладными франтоватыми усами, сидел за столом и меланхолически жевал колбасу.

— Никуда я не поеду, — с упрямством человека, решившего стоять на своем, заявил Козырь. — Красоваться днем в городе — что я, псих? Думаете, поможет этот цирк? — Брезгливо ощупал усы. — Лучше уж: лапки вверх и самому притопать в чека. Здрасьте, мол, а вот и я. За высшей мерой явился, совесть замучила.

— Не тяни волынку, Козырь, — поморщившись, поторопил Тиунов. — Коля Бык не может долго маячить перед воротами.

— С тобой Бычара?.. — обрадовался Козырь. — Ну, тогда другой компот… — Надел шляпу-котелок, встал. — Катим!

Ирина-Аглая протянула ему флакончик и сложенный подушечкой носовой платок. Такой же флакончик и платок подала и Тиунову.

В сенях Козырь, храбрясь, подмигнул капитану.

— Ну, шкипер, ругай нас крепче, — и шутливо ткнул под ребро пальцем. — Пожелай мне четыре туза в прикупе.

— Пошел ты к черту! — капитан прогнулся от щекотки. Поднял крюк, выпустил их и быстро закрыл дверь.

Коля Бык сидел на облучке, перебирал вожжи. На Козыря посмотрел равнодушно, угрюмо-сонное лицо осталось неподвижным. Козырь повеселел, подумалось, что старый кореш не узнал в гриме. Но Коля Бык подмигнул, и Козырь опять помрачнел. Нырнул в кузов пролетки, спрятался в глубине, чтобы не видно было с улицы. Тиунов тоже забился поглубже.