Яна Дубинянская - Глобальное потепление

Звонил издатель.

Издатель последнее время названивал довольно часто, каждый раз по безупречно нейтральному поводу, вроде бы ни о чем и не напоминая. На самом деле хотелось ему одного — нового ливановского романа или хотя бы, на худой конец, сборника публицистики. При том, что жаловаться ему было грех, прежние (Ливанов не любил определения «старые») книги отлично продавались, регулярно допечатывались или переиздавались в новых креативных обложках. Но издатель жаждал свежака и последние несколько месяцев тихо и деликатно терпел разочарование. Издатель был безупречным интеллигентом в энном поколении, и чтобы вот так звонить в субботу, однозначно вторгаясь в приватность… впрочем, он пока не знал про зоопарк. Ливанов собирался сразу же ему об этом сообщить и тем самым исчерпать разговор.

— Я слушаю.

— Ты где сейчас? — бесхитростно нарываясь на ливановскую заготовку, спросил издатель.

— Да вот, решил сводить дочку в зоопарк. У тебя что-то срочное?

Обычно издатель понимал тонкие намеки. И Ливанов крайне удивился, услышав вместо извинения и прощания:

— Да. Срочное, Дима.

— Ну рассказывай, — он положил на столик крупную купюру и зашагал к выходу.

Лилька отстала, яростно споря о чем-то с юным Герштейном. Старый Герштейн не вставал из-за стола, ожидая счета, хотя, в принципе, ливановской купюры хватало на всех; видимо, надеялся забрать себе сдачу.

— Приезжай, пожалуйста, — сказал издатель. — Как можно скорее.

Ливанов присвистнул. И терпеливо, сам не ожидал от себя, растолковал:

— Я в зоопарке. С Лилей. Володя, неужели это не ждет до понедельника?

— Не ждет, — скорбно подтвердил издатель. — Вообще не ждет.

Фоном к его голосу что-то звучно рухнуло, такое впечатление, будто рассыпался книжный стеллаж. Кто-то с чувством выматерился, женский голос с явным опозданием крикнул истерически: «Осторожнее!». Издатель сказал несколько слов мимо прикрытой, видимо, ладонью трубки. Ливанов ничего не разобрал. Погром у них там, что ли, или обыск?.. Не может быть, не в этой стране.

— Приезжай, Дима, — повторил издатель, и в негромком интеллигентном голосе мелькнула умоляющая нота. — Как сможешь, но постарайся побыстрее. Приезжай.

Ливанов завершил звонок и обернулся к дверям кафе. Лиля и Герштейнов внук стояли в проеме, сосредоточенно склонив головы и соприкасаясь волосами, выглядело трогательно. Впрочем, можно было догадаться: меняются мобильными. Герштейн по-прежнему не выходил, вот и замечательно, прощаться не будем.

— Лилька! — позвал Ливанов.

— Иду, папа. Я тебе пришлю эсемеску, Эдик, — бросила на ходу, через плечо. — Ты прикольный, за это я тебя и люблю.

Дороги в столице уже многие годы были отличнейшие, эта страна вообще славилась на весь мир своими дорогами (равно как и умными, достойно живущими людьми), а пробки образовывались разве что по вечерам после массовых народных празднеств десяток-другой раз в год. Но ехали долго. Не то чтобы вполне осознанно, скорее по стихийному внутреннему побуждению Ливанов петлял по городу, то вспоминая о какой-нибудь срочной покупке, то вознамерившись немедленно показать Лильке в окно попутную достопримечательность.

Издатель больше не звонил, он был, как уже говорилось, деликатным человеком. Несколько раз прорезались отдаленные приятели с приглашениями выпить вечером, и среди них снова Юрка Рибер; Ливанов всем пообещал подъехать в процессе. Уже за городом позвонила жена, ей единственной он честно признался, что за рулем, отдал телефон дочке и следующие минут пять с тихим умилением слушал за спиной ее восторженно щебечущий голосок с отчетом о зоопарке. Лиля больше всего и всех в этой стране походила на счастье. Но даже она в полной мере таковым не являлась.

В конце концов они вернулись домой. Ливанов собирался сразу же, с порога, разворачиваться и ехать дальше, но передумал, зашел принять душ и поваляться в снегу. Все-таки жарковато, у нас в столице климат резко континентальный, тут вам не Северное Безледное побережье, не Белое море, не Соловки. В разгар лета некоторые знакомые Ливанова цепляли на одежду импортные кондишены, хотя вообще-то в этой стране оно считалось очень и очень не комильфо. Эта страна большая, ее хватает на несколько климатических поясов — но всем ее гражданам, в том числе и жителям южных областей, напрямую граничащих с Банановой республикой (и тоже, кстати, грешащих бананами в сельском хозяйстве), хочется думать, будто у нас повсеместно прекрасный климат. География сегодня — сакральное знание, как мудро заметил Герштейн. Иногда ему удается.

— Обедать будешь? — оптимистично, однако без особой надежды спросила жена. Она слишком хорошо его знала, и это создавало некоторое напряжение. Ливанову не нравилось быть понятным кому-либо настолько хорошо.

Обедать он, конечно, не стал. Переоделся и поехал в издательство.

Издательство располагалось на двадцать третьем этаже огромного офисного здания: оно и подобные ему, решенные в стиле постмодерн, архитектурно украшали по периметру столицу этой страны. В пустом и гулком по случаю выходных вестибюле было прохладно, причем достигался эффект не кондиционированием, а с помощью специально спроектированного сквозняка. Добродушный охранник улыбнулся, поднимаясь навстречу Ливанову. Все двадцать тысяч человек, работавших в офисах и подсобных помещениях здания, тихо гордились тем, что он иногда здесь появляется.

— В издательство, Дмитрий Ильич? Проходите, проходите.

Однако Ливанов совету не последовал, а наоборот, притормозил у проходной:

— Слышишь, Валера, кто к нам поднимался до меня?

Имя охранника было написано у него на униформе, но Ливанов выговорил его непринужденно, будто прекрасно помнил с тех самых пор, как они последний раз вместе бухали. Впрочем, не исключено, что так оно и было. Охраннику стало приятно, он еще раз улыбнулся:

— Только Владимир Константинович и Машенька. А посторонних никого не было сегодня, выходной все-таки день.

— Они на проходную не звонили?

— Машенька весь день названивает, — с готовностью кивнул охранник. — Спрашивает, не подошли ли вы еще.

— Какие-то проблемы?

Охранник Валера пожал плечами. Сквозняк смешно шевелил клочок остаточных волос на его в целом облысевшем черепе. За спиной у Ливанова хлопнула дверь, и он обернулся: никто не вошел, все тот же сквозняк и неплотно прикрытая створка. Внезапно навалилось ощущение какой-то ирреальной несообразности и жути, ожидающих там, наверху. Да ладно — Ливанов передернул плечами — не в этой стране.

И зашагал к лифту.

— Здравствуйте, Дмитрий Ильич, — секретарша Мария поднялась навстречу, аккуратная и удивительно стройная в свои за пятьдесят. — Хорошо, что зашли. Кофе будете? Проходите к Володе, я принесу.