Яна Дубинянская - Глобальное потепление

Из типичного обращения, удивительно, что не на ты, следовало со всей очевидностью: вновь прибывший уже имел когда-то счастье с Ливановым бухать — как и половина Беломорского побережья, черт бы их побрал. Ничего, с завтрашнего дня начинаем посылать, и первой по списку будет Оля. Довольный принятым решением, Ливанов повернул голову на голос. И стало по-настоящему интересно.

— Густав Массен, — напомнил себя веснушчатый, он, оказывается, был реалистом, допускал, что его могут и не опознать на глаз. — Я был у вас в гостях в прошлом месяце. Юля, позвольте представить интереснейшего человека, известного писа…

Она смеялась.

По-индейски беззвучно, но заразительно и ярко, словно крутилось, разбрасывая искры, колесо фейерверка. Чужая, неожиданная, смешная. Ливанов улыбнулся тоже:

— Привет, Юлька.

— Вы знакомы? — удивился командировочный Массен, теперь Ливанов его вспомнил, гостя из сопредельного государства, развелось их, в смысле, гостей. Странно, а он был уверен, что они оба у нее банановые. Ну-ну. Катастрофа, а не муж. Хотя казалось бы.

— Кто ж не знает старика Ливанова?

Юлька со смехом топталась у столика, присесть она явно была не прочь, но не знала куда. Ливанов оценил диспозицию: по левую руку от него размещалась Оля, это глухо, зато по правую валялся на сидении Лилькин рюкзак, в то время как сам чертенок, вновь обретя малолетнюю подружку, синхронно с ней болтал ногами верхом на парапете; годится. Ливанов сдернул рюкзак со стула и пригласительно отодвинул спинку.

— За старика ответишь, — предупредил он. — Кстати, сколько тебе, забыл — тридцать три?

— Тридцать один, — сказала Юлька, и лицо у нее стало такое, что захотелось немедленно ее заграбастать, прижать, расцеловать, увести, уложить и обчитать наповал новыми фрагментами «Глобального потепления». Вместо всего этого Ливанов наклонился к ее ушку и спросил:

— Это который по счету?

— Чего?

— Первый или второй, спрашиваю?

Командировочный Массен тем временем притулился на свободном стуле, нашедшемся на противоположной стороне стола, и это было особенно приятно.

— Да ты что? — шепотом возмутилась Юлька, доперев, наконец. — Это так, пристал тут один.

— То есть времени ты не теряешь, — одобрил Ливанов; и вправду отлегло и стало совсем весело. — Умница. Ну и как тебе Соловки? Ты с детьми?

— Ага, — кивнула она. — Мальчишек вчера сдала в Сандормох, а Марьянка маленькая еще, таких в лагеря не берут.

Заслышав пару знакомых слов, по левую руку активизировалась Оля; вынесенная за скобки, в игнор, она давно уже ерзала на месте в поисках лазейки обратно. Подалась вперед и вклинилась между, словно забросила абордажный крюк:

— Сандормох? А какой этап? Я работаю в Сандормохе, отличный лагерь, это вон Димка никак не поймет, не видит как будто, что ребенку с ним тут скучно одному.

Насчет «с ним скучно» Ливанов бы высказался; однако Юлька сыграла на опережение, тоже нырнула вперед, локтями на стол, и он моргнуть не успел, не говоря о прожевать, как бывшая и будущая уже мило щебетали о своем и животрепещущем, его самого — Дмитрия Ливанова! — оттеснив назад, в обидное пространство игнора. Надо было что-то делать, и он не придумал ничего лучшего, чем обнять обеих за спины, ненавязчиво просовывая пальцы по бокам в проймы сарафанчика и широкой лагерной футболки. Футболка молчаливо одобрила, продолжая чирикать что-то о режиме, а вот со стороны сарафанчика Ливанов получил короткий удар локтем в знакомой стилистике. Ну это мы, пожалуй, рефлекторно.

Она что-то такое говорила мне про Соловки, припомнил он; вроде бы у нее были какие-то проблемы, и я их даже предлагал решить… значит, решила сама, вот и замечательно. Банановые бабы прекрасны тем, что всё всегда решают и делают сами. Да, и еще я, кажется, обещал помочь ей с ее великим документальным проектом: как ни странно, все, связанное с Юлькой, Ливанов прекрасно помнил, ну в общих чертах. Не требовалось никакого искусственного интеллекта. «Глобальное потепление», как же.

— Как там твой фильм? — спросил он в Юлькин склоненный затылок. — Дали тебе бабло?

Юлька выпрямилась пружинкой, обернулась, хлопнула ресницами: ага, удалось удивить! Но быстро помрачнела, Ливанов даже заволновался, что-то у нее в этом направлении было не так.

— Дали, — телеграфно сказала она. — Спасибо.

— И когда запускаешься?

— Как вернусь.

Тема ее явно напрягала, и Ливанов не стал развивать. Еще поговорим с ней про глобальное потепление, в прозе и в стихах, и много о чем поговорим, — а может, и не только, но не важно, она хорошая и смешная, здорово, что она оказалась здесь. Никого из своих соловецких знакомых он и вполовину не был настолько рад видеть. Хотя казалось бы.

Вдали на парапете увлеченно болтали две девочки, похоже, они удачно нашли друг дружку, несмотря на разницу в возрасте: будем, таки-да, дружить семьями. Юлька заплела себе точно такие же, как у ее дочери, две косички, они весело торчали из-под шляпки и делали ее совсем уж невероятно юной. Какие там, к черту, мужья.

— Ты чудо, Юлька, — наклонившись, шепнул ей уже прицельно в ушко, возле пушистой косы. — За это я тебя и люблю.

Он вел себя так, словно ничего и не случилось. Как будто так и надо. И она должна прийти в неописуемый восторг от одного лишь факта встречи с ним снова. Ну и от малой толики эротического внимания, куда ж без того. Что осталось на сдачу от этой его длинноногой лагерной пассии — все мое, аттракцион невиданной щедрости, блин.

С ней, лагерной, Юлька, кстати, пообщалась с огромным удовольствием: с одной стороны, и вправду полезное знакомство, и в моменте, и на будущее, а уж как смешно Ливанов злился!.. обхохоталась, ощущая всей спиной его досаду и беспомощность. А вот так. У меня своя счастливая и захватывающая жизнь, в которой я все могу сама. Привезти детей на Соловки безо всяких звонков неизвестно кому, подружиться с тамошней вожатой буквально у него за спиной, то есть, наоборот, ну вы поняли. И мне совершенно все равно, что там у него с ней, да и с кем бы то ни было. Фиолетово, как последние переливы заката над соловецкими волнами.

Впрочем, ему-то было фиолетово тоже, и это досаждало Юльке куда больше. И вся ее блестящая соловецкая авантюра, совершенная без его участия, и не обошедшееся без оного увольнение из новостей, да какая ему разница, с чего ты взяла, будто он должен чувствовать себя виноватым или уязвленным, испытывать хотя бы минимальный дискомфорт? Ливанов пил и смеялся, приставал умеренно, ел много, вел разговоры сразу по нескольким пересекающимся направлениям, его запросто хватало на всех, а по женщине под каждую руку — так это для него, похоже, норма, давно привык, зараза. Впервые за все время Юлька пожалела об отсутствии рядом мужей, причем обоих сразу, чтобы тоже вот так, покровительственно, за плечи!.. бедный Густав, затерявшийся по ту сторону стола, на альтернативу Ливанову уж точно не тянул.