Яна Дубинянская - Глобальное потепление

Все здесь были его друзья, все вращались на его орбите, и наличие-отсутствие лично ее, Юльки, ничего для него не меняло, несмотря на артистично разыгранную бурную радость встречи. Странно, что он вообще вспомнил, кто она такая. В контексте многоплановой, стереоскопической, фееричной ливановской жизни мелкая житейская возня какой-то отдельно взятой Юльки Чопик не имела ровно никакого значения.

Но он спросил про фильм. Не забыл, оказывается. И это сбивало с толку, задавало крен в пускай не самой приятной для самолюбия, но четкой и логичной системе координат.

Тем более что о фильме Юлька сама предпочла бы временно забыть. Ведь если кто-то перед кем-то и виноват, то это она перед Кешкой и ребятами, готовыми работать и не готовыми разруливать вполне возможный конфликт с кондишенным магнатом, — да и перед всей, блин, нашей страной, интересам которой запросто, без лишних терзаний, предпочла своих четверых оболтусов (ладно, троих, Марьянчик у нас маленькая принцесса). Совесть и без того догрызала Юльку методично, как моль старую шубу, зачем-то пережившую глобальное потепление, но Ливанов и тут внес дополнительное смятение, смущение, досаду и стыд.

Как ни крути, выходило — если он тогда не сболтнул на голубом глазу, а вполне сознательно согласился поддержать ее проект, — что и она сама, и дети (ну кроме Костика, краткие овации первому мужу) находятся здесь если и не за ливановский счет, то вроде того, по его милости. Такое в любом случае трудно простить: Юлька физиологически не терпела чувствовать себя обязанной кому-то, а тем более сейчас, когда все в ней держалось на тонкой струне осознания своей независимости, самодостаточности, решимости. Да и он вполне мог догадаться, вычислить, отследить в любой момент; и тогда всё, абзац, кранты. Если сейчас выдернуть из нее эту хрупкую несущую ось, порвать струну, сместить нафиг акценты и координаты… короче.

Если он узнает, я его, наверное, убью, решила Юлька. Стало полегче.

— Эта страна, — говорил между тем о чем-то Ливанов, — рано или поздно аккумулирует в себе все лучшие творческие силы со всего мира. Механизм простейший: здесь хорошо. Все, кто побывал тут, на Соловках, стремятся приехать еще раз, потом начинают бывать регулярно и в конце концов допирают, что хотели бы здесь жить. Правда, Массен?

— Я об этом не думал, — корректно отозвался зажатый где-то, видимый фрагментарно Густав.

— Это потому, что вы еще на второй стадии. Задумаетесь вот-вот, я вам гарантирую, — Ливанов подмигнул Юльке, и зря, между прочим. — Разумеется, эта страна не резиновая, всех желающих никто сюда не пустит. Пускают лучших: что-что, а человеческая селекция в этой стране всегда была поставлена на уровне. Понятно, поначалу их тут крепко перемалывает, не без того. Не затем даже, чтобы подогнать под стандарты, а просто у нас так принято, таков ритуал освоения свежей крови.

Юлька сказала бы; но ничего, сдержалась, предпочла помолчать. Поискала глазами Марьянку: та вернулась к своей старшей подружке и что-то с ней взахлеб обсуждала — старшие девочки были ее давней любовью как класс, противостоящий на эволюционной лестнице старшим мальчишкам. На парапете сидела, поджав лапки на липучках, незаслуженно забытая розовая чайка.

— Поначалу эта страна всем показывает зубки и жернова, не без того, — продолжал Ливанов, — потому может показаться, будто она вообще закрыта, мол, посторонним вэ. Но это опять же этап селекции, самый жесткий, финальный, и тем, кто его проходит, она открывает все возможности. Сейчас по-настоящему добиться чего-то в любой культурной, гуманитарной сфере, о других не говорю единственно потому, что меньше знаю, реально только здесь. К нам скоро все переедут, вот увидите. Собственно, половина перебралась уже, другая половина мечтает, но пока не может себе позволить материально. Слушайте, у меня родилась отличная идея, тянет на нацпроект! Нужно их стимулировать. Отслеживать перспективных с помощью внешней разведки, опять же ребяткам полезное дело, и давать финансовый толчок. На первых порах, дальше сами. Когда-то была утечка мозгов, а мы организуем приток, и не просто организуем, а направим его в правильное русло. Здорово я придумал? За это надо выпить.

— Заманчиво, — не выдержала Юлька. — Для лузеров.

— Солнце мое, — Ливанов развернулся, переориентируя энергетический посыл, как лазерную пушку, на нее лично, — с тебя мы и начнем. Я сам вложусь, честное слово. Решайся, дорогая, ты же видишь, как тут хорошо.

— Мне и дома хорошо.

В подробности она вдаваться не стала. Но Ливанов, зараза, что-то такое тут же заметил, отследил с молниеносной скоростью:

— Ой, только не ври, ладно? Хорошо ей. Я же был у вас буквально только что. Ваши все как один стремятся сюда, и это нормально, потому что там жить нельзя. И ведь у нас с вами полно общего. Даже язык тот же самый, на банановом-то до сих пор говорят только где-нибудь в диких горах, да еще в парламенте вашем дивном, уродуя певучее наречие до неузнаваемости, даже мне жалко. Все, все хотят, только не у всех есть бабло. Ну и мы не каждого пускаем, это да.

И Юлька завелась, хоть и не стоило, конечно:

— В том-то и фишка, что за твой нацпроект ухватятся только полные неудачники! Да, у нас таких дофига, полстраны, особенно в депрессивных регионах на востоке. Но не в регионах, блин, дело. Когда человек ничего из себя не представляет, работать не хочет и не может, с фантазией так себе, он начинает кричать, что живет в неправильной стране. Кричит громко, ему нравится! — она и сама входила во вкус. — И не уезжает он не потому, что нет бабла, хотя бабла, конечно, тоже нет. Но если он и вправду переберется к вам, от него тут останется очень мелкая мука, и он об этом, видишь ли, подозревает.

— Мы его и не возьмем, Юлька, — Ливанов загреб ее за плечи, и, кажется, опять симметрично с лагерной Олей; пришлось двинуть локтем. — Мы возьмем тебя.

— Спасибо за доверие. Меня вы как раз и не дождетесь.

— Почему? — он прищурил глаз. — Потому что патриотка?

— Ничего не потому! — четко формулировать у Юльки категорически не получалось. — Патриотизм, по-моему, по определению вещь маразматическая, идеологический креатив под возможную войну. У нас его, слава богу, как следует воспитывать не умеют, не то что у вас, а лично я в такое и не играю ни разу. Просто мне есть чем заняться в нашей стране. И вообще… у меня там много чего есть.

— Не зарекайся, дорогая, — Ливанов довольно деликатно (и гораздо обиднее) похлопал ее по плечу. — Я все понимаю, у тебя прекрасная семья… пардон, семьи, у тебя горячо любимые мужья. Ничего, это все решаемо и поправимо. Кстати, как они без тебя там? Не боишься оставлять одних?

— Не боюсь!..

Сказала с вызовом; конечно, стоило добавить что-нибудь еще, убийственное, наповал — однако ее бритвенное остроумие, с легкостью нарезавшее тонкими ломтиками густавов-массенов иже с ними, в присутствии Ливанова безнадежно затуплялось, она еще у дайверов заметила. С позорным опозданием до Юльки дошло: информацию об отсутствии на Соловках мужей она только что выболтала под самую простейшую наживку, самому-то ему неоткуда было об этом знать. Ну и пофиг. Пускай будет в курсе, ничего оно ему не даст.