Лев Могилев - Профессор Джон Кэви

- Но ведь это не все! Ведь тысячи запахов, дуновенье ветра... - Ну и что же? Разве современная наука не располагает точными приборами, способными регистрировать все эти состояния природы и трансформировав их в электромагнитные импульсы, передаваемые на большие расстояния? Я опять напомню вам слова того же ученого: "У нас есть машина, работа которой обусловлена ее зависимостью от внешнего мира и от происходящих там событий, и мы располагаем этой машиной уже в течение известного времени".

- Не могу согласиться, нет, - упорствовал я, - в природе, в многообразном мире все составляет единое целое, сложнейшую композицию...

- Какой хитрый! - Кэви шутя погрозил мне пальцем. - Вы стараетесь допытаться до всего... Вы хотите знать, как донести до машин саму целостность воздействия. Но об этом говорить еще рано. В этом секрет моего научения, профессионального образования машин... Теория научения машин долгое время подвергалась сомнениям, но сейчас, думаю, сомневаться в этом невозможно. Могу вас уверить: машины можно научить многому, даже слишком многому!

- Но эта произвольность действий, - не унимался я, - ваши пояснения ее не касаются...

- Ха, мистер Джон, вы просто одержимый, не обижайтесь... Я сейчас не буду вам ничего доказывать, а покажу кое-что. Без наглядных примеров это трудно представить.

Минуя анфиладу комнат, мы оказались в большом сводчатом помещении, залитом голубым мерцающим светом. Он придавал всему условность, изменял расстояния и размеры. Вдоль стен, облицованных белым кафелем, поблескивали бесчисленными деталями сложные механизмы. В центре - странное сооружение: вокруг небольшой площадки шесть приборов, закрепленных на длинных гибких штативах. Они напоминали фасеточные глаза насекомых.

- Как вы знаете, - сказал Кэви, - важнейшей частью глаза является сетчатка, которая содержит около ста сорока миллионов светочувствительных элементов - палочек и колбочек. Эти "глаза" тоже имеют сетчатку - мозаичный катод, содержащий более двухсот миллионов микрофотоэлементов. Сложная система конденсаторов и ламп обеспечивает усиление фотоимпульсов Чувствительность такого электронного глаза чрезвычайно велика. Он реагирует не только на видимые, но и на ультрафиолетовые и инфракрасные лучи. Если на площадку поместить какой-либо предмет, каждый глаз будет видеть его со своей стороны. Информация же ото всех приборов поступит в общее иитегрирующее устройство. Следовательно, машина увидит предмет сразу со всех сторон.

- Но как же эти различные изображения могут ассоциироваться в мозгу машины в один зрительный образ?

- Да, нам, людям, трудно представить... Как, например, можно видеть человека одновременно в фас и профиль? Широта зрительного "впечатления" у машины значительно больше, чем у человека, алгоритм неизмеримо сложнее.

- Но, профессор, ведь у человека широта зрительного впечатления обусловлена индивидуальным опытом: он многое домысливает... Возьмем, к примеру, представление о величине удаленных предметов...

- Совершенно верно. Но, учтите, последнее обусловлено наличием других ощущений: мышечного, слухового, осязательного,- которые контролируют зрительное. Из этой суммы одновременных и последовательных ощущений и складывается индивидуальный опыт. Почему же у машины не может быть контролирующих устройств? Визуальному определению формы, величины, расстояния могут сопутствовать ультразвуковая локация и радиолокация. Получая информацию по многим каналам, машина обладает огромной возможностью сопоставления. А сейчас я вам продемонстрирую кое-что... Встаньте-ка вот сюда...

Кэви указал на площадку. Я повиновался. Диковинные глаза воззрились на меня со всех сторон. Один из экранов на стеле голубовато засветился. Сначала по нему пробегали бледные волнообразные линии, затем в центре его стали все более и более проступать очертания какого-то темного предмета. Когда изображение стало более ясным, я увидел нечто вроде высокой причудливой вазы.

- Что это, профессор?

- Вы.

- Я!? То есть как? Не пойму!..

- Очень просто! Так видит вас машина. Миллионы цветных люминофоров в точности воспроизводят "ощущение" машины. Вашим глазом это воспринимается как быстро вращающийся предмет. Детали нивелируются... ясность исчезает...

- А машина?

- Об этом позднее... Смотрите.

Щелкнул включатель, и с причудливым изображением стали происходить какие-то сложные изменения: в его средней части стали пробегать горизонтальные кольцевые линии. Сначала они были бледными, потом потемнели, и, наконец, изображение приняло форму вычурного креста.

- И это тоже вы, - усмехнулся Кэви, видя мое недоумение, - я показал вам, как видит вас машина одновременно с боков, сверху и снизу.

Приборы покачивались на своих длинных штативах. На экране возник бледный прозрачный шар, а в нем - пересекающиеся под разными углами темные кольца.

- И это тоже - вы!

- Ничего не пойму!

- Между тем нет ничего проще. Машина видит вас со всех сторон. По тому же закону зрительного нивелирования формы быстро вращающегося предмета вы воспринимаете ее "ощущение" как шар, построенный из пересекающихся колец различной плотности.

- А как же воспринимает машина форму, ее детали?

- Надо полагать, как отклонение от какой-то идеальной формы. Вы, конечно, уже догадываетесь, что наилучшими для восприятия являются форма шара, форма диска, яйца, цилиндра, в зависимости от того, с каких точек обозревает машина данный предмет. Сейчас вы увидите интересные примеры.

И вот перед нами длинный и высокий зал, вдоль стен которого стоят стеклянные витрины. На стенах в глубоких дорогих рамах картины. На полированных черного дерева постаментах многочисленные скульптуры,

- Это музей, - пояснил профессор, - причем несколько необычный. Все, что вы здесь видите, - дело "рук" машины.

Я внимательно приглядывался к диковинным экспонатам. Из скульптур одни поражали совершенством, другие - нелепостью. Так, например, наряду с красивыми человеческими группами здесь были какие-то уродливые нагромождения кубов, пирамид, цилиндров. Некоторые из них напоминали груды различных минералов. Но чаще всего встречались изваяния округлых предметов от яйцевидной до шарообразной формы. Скульптуры были сделаны из белой пластмассы. Картины на первый взгляд производили впечатление масляной живописи, но, вглядевшись внимательно, я убедился, что они словно напечатаны на материале, напоминающем линолеум. Самым интересным было то, что на них изображалось. Я видел какие-то события, портреты удивительного совершенства, странные пейзажи. Чаще всего встречались полотна с изображением беспорядочно разбросанных геометрических фигур треугольников, ромбов, квадратов, пересекающихся линий. Они были причудливо расцвечены, и, как я заметил, наиболее часто повторялось цветовое сочетание солнечного спектра.