Павел Амнуэль - Имя твоё...

Валера пошел к приятелю и с горя напился – возможно, это обстоятельство не играло роли, а возможно, стало определяющим. Но отметить его зарубкой на временной оси было необходимо. Напившись и будучи готов расставить точки над i, Валера пришел к Алине поутру, для чего-то положив в карман нож – это было опасно для него самого, он мог сесть в автобусе, и лезвие впилось бы ему в ногу, он мог неловко повернуться и случайно перерезать себе вену или сухожилие. Неужели Валера был так пьян, что не понимал этого?

Алина не знала, что в кармане Валеры лежит нож. Она не могла его достать. Она его не доставала. Но Валера умер от колотой раны в груди.

Следствие есть. Причины не было. И не этим ли обстоятельством можно объяснить другое равно невероятное событие: возвращение мертвого Валеры? Он будто говорил или пытался сказать: «Я не собирался уходить, не было в мире причины, которая могла бы заставить меня уйти. Я вернулся, чтобы соединить причины со следствиями, чтобы не порвалась ткань времен»…

Тоже мне, Гамлет нашелся! Хотел бы я посмотреть, как отреагировал бы принц Датский, явись ему не призрак отца, а настоящий, во плоти, мертвый и давно похороненный король, о котором все – и принц в том числе – знали, что убит он был с помощью сока белены, влитой в ухо.

Почему мертвый Валера преследовал Алину, и что происходило сейчас то ли на дороге к Шереметьеву, то ли уже в аэропорту, где мы с Алиной – или наши копии? – собирались каким-то образом войти в самолет, отправлявшийся в Израиль?

А куда собирались мы, зачем ехали в Тель-Авив? Не правильнее ли было выйти на ближайшей остановке (я посмотрел в окно, мы проезжали Нетанию, здесь выходили многие, могли бы и мы) и вернуться в Кацрин, прервав эту линию, тянувшуюся без моего ведома и желания из моего прошлого в наше с Алиной общее будущее?

Должно быть, напряжение, в котором я находился, ощущалось сквозь ткань рубашки – Алина подняла голову, посмотрела мне в глаза и сказала, растягивая слова:

– Веня, я так хорошо спала, я бы поспала еще…

– Поспишь, – быстро сказал я. – Скажи мне только, есть ли у тебя с собой документы. Если будет проверка…

– Конечно, – уверенно сказала Алина, – паспорт в сумочке, виза…

Она замолчала на полуслове, взгляд ее стал растерянным, Алина лишь сейчас поняла – вспомнила? – что оказалась здесь не потому, что купила билет, села в самолет и, как все пассажиры, прилетела в международный аэропорт имени Бен-Гуриона.

– Паспорт, – растерянно проговорила она. – А где моя сумочка? И почему я…

Она не договорила, но закончить мысль не составляло труда. «Почему я оставила в Москве маму?» Мысль о Валере еще не пришла ей в голову, но это дело минуты, сейчас… Вот.

– Господи! – пробормотала Алина. – Что он хочет от меня… от нас? Он же неживой… Как это возможно, Веня?

– Не знаю, – признался я. – Возможно, он – часть нашего общего с тобой волнового пакета. Нашей общей с тобой души. Но это слова… Я знаю, что происходит. Но пока ничего не понимаю. Ничего. Ничего.

Если я еще раз произнесу «ничего», мы оба сойдем с ума. Оба. Оба.

Хватит. Поймем потом. А если не поймем, но будем вместе – разве нужно отказываться от этого дара, каким бы невероятным он ни выглядел? Что понимаю я в телевизорах? Практически ничего – и что из этого? Я пользуюсь телевизором, переключаю программы, и аппарат подчиняется мне, как собачонка, которой я говорю: «К ноге!»

Я повернул Алину лицом к себе, взял ее за обе руки и сказал:

– Все хорошо. Валера остался там. Ты – здесь, со мной.

– А мама…

– Ее нужно вызвать. Мы доедем до Тель-Авива и с автовокзала позвоним в Москву. Объясни маме, что…

Что могла Алина объяснить матери?

– Нет, ничего не объясняй. Сообщи о том, где ты, и дай инструкции. Ты оформляла документы, когда ездила сюда в отпуск, пусть мама сделает то же самое.

– Да, – сказала Алина, хмурясь.

– О чем ты думаешь? – спросил я.

– Ты не знаешь, Веня? – вопросом на вопрос ответила она. – Почему? Вчера все было так хорошо…

Да, вчера все было иначе.

Он специально умер, – подумала я, – чтобы нам не быть вместе никогда.

Глупости, – подумал я, – он даже не знал о моем существовании.

Знал, – подумала я. – Он очень точно меня чувствовал. Когда увидел меня в Шереметьево, сразу понял, что у меня кто-то появился. Ты. Как он мог поступить, чтобы нам с тобой не быть вместе? Он знал, что силой не заставит меня вернуться – бывали случаи, пробовал. Я уходила и возвращалась сама. Он не имел надо мной власти, и это его бесило, это унижало в нем мужчину. Он, наверное, все-таки любил меня, Веня. Только когда любят, идут на смерть. Он ведь пошел на смерть, чтобы помешать нам. И теперь он мертвый, а мы с тобой мучаемся, потому что не можем простить себе то, в чем не виноваты.

Глупости, – подумал я, – он не мог заколоться на твоих глазах. Это… Это мелодраматично, нелепо и бессмысленно. В дурных пьесах и готических романах герои могли вытворять с собой такое, но не в последнем году двадцатого века!

Ты хочешь сказать, что это я убила его? – подумала я. – Ты это хочешь сказать, Веня?

Нет, – подумал я. – Ты права. Он сам.

Сам, – подумал я, и что-то шевельнулось в сознании. Мысль. Воспоминание? То и другое? Если бы я смог подумать, вспомнить и связать то, о чем вспомнил, с тем, о чем подумал…

Я посмотрел в окно – автобус проезжал Рамат-Авив, быстро же мы ехали, мне казалось, что прошло всего несколько минут после того, как миновали Нетанию, или время для нас с Алиной сжалось? Старик, сидевший через проход от нас, куда-то исчез, должно быть, успел выйти, так ничего и не поняв в наших отношениях…

Дорогая моя, любимая, – подумал я, – давай вести себя так, будто Валеры нет на свете.

Его и так нет, – подумала я. – Я вспомнила, как он смотрел на меня недавно, когда стоял возле лифта, набросив на себя простыню. Он хотел, чтобы я тоже умерла, и тогда только он имел бы на меня права. Может, потому он и убил себя – чтобы взять меня с собой и иметь на меня права там, если уж не получилось здесь?

Нет, – подумал я. – Все не так.

А как, Веня?

Не знаю, – подумал я. – Пока не знаю. Но почему-то уверен: Валера нам нужен так же, как ужасные тропические тайфуны нужны для равновесия земной атмосферы.

Автобус въехал по пандусу на шестой этаж автостанции, задержался на минуту у поворота, в салон вошел молодой чернокожий охранник, заглянул в мусорную корзинку, прошел в конец автобуса, вернулся к водителю, кивнул ему, «Все в порядке», вышел, и мы, наконец, подкатили к входу в автовокзал.

Алина вышла из автобуса первой, я спустился следом, перекинув через плечо сумку. Что дальше? Можно пересесть на другой маршрут и ехать в аэропорт, как я и рассчитывал. Можно пересесть на другой маршрут и вернуться домой.