Андрей Силенгинский - На килограмм души (сборник)

– Я буду советоваться с тобой, – предложил он. – Мы можем… иногда… принимать решения совместно.

– Это необязательно, – повторил Регулятор. – Совсем необязательно. Мне это ненужно.

Неожиданное дополнение удивило Виктора. Внезапно он улыбнулся.

– Тогда я буду с тобой просто разговаривать. Можно?

– Кто ж тебе запретит?

Виктор Карриган откинул голову назад и громко расхохотался.

– Никто!

Какого дьявола? Какого дьявола этим ублюдкам выделяют такие квартиры? Разумеется, вслух капитан Департамента Контроля Поведения Генри Смит ничего такого не говорил. Он вообще не относился к разговорчивым типам, потому, наверное, и дослужился до такого высокого ранга в неполные сорок лет.

Смит молча с хмурым видом оглядывал бывшее обиталище беглеца. Нет, ничего роскошного, конечно, но почему здесь все как у приличных людей? Он сам еще десять лет назад занимал квартиру похуже, чем эта.

У его подчиненного, бывшего одноклассника и друга Алекса Доу молчание не входило в число достоинств.

– Помяни мое слово, Хэнк, пройдет немного времени, и этим зэкам вместо камер будут предоставлять пентхаузы.

– Лишенным свободы. – На сухом, узком лице Смита не дрогнул ни один мускул.

– Что?

– Я говорю, не зэкам, а Лишенным свободы.

– А… Ну да. Только суть дела от этого не меняется. Как их не назови. Кто придумал раздавать им такие апартаменты?

– Им виднее.

– А, Хэнк?

– Кто придумал, тот знал, что делает, сержант.

Улыбка медленно сползла с лица Алекса.

– Конечно. Само собой, Хэ… капитан. Я все это понимаю, просто решил поболтать, так просто, чтобы…

– Закончи лучше осмотр.

– Да, капитан.

Алекс торопливо принялся шарить по всем углам небольшой комнаты. Нелепое, бессмысленное занятие, но таков порядок.

Генри продолжал стоять над кроватью, пристально вглядываясь в лицо неподвижно лежащего человека. Какой только шутник придумал называть таких беглецами? И все же… Была, явно была в этой шутке доля правды. От общего числа Лишенных свободы, сумевших покончить с собой, беглецы составляли около двух процентов. Однако, год назад было всего полтора… Отличительный признак у беглецов только один – широкая, абсолютно счастливая улыбка на лице. Улыбка, которую так никто и не смог объяснить. Улыбка, которой просто не могло быть у человека, умершего от мучительной боли.

– Чему же ты улыбаешься, парень? – одними губами, чтобы не услышал подчиненный, спросил капитан Генри Смит.

К словосочетанию «ненормальный человек» в обиходе есть изрядное количество пояснений, от простонародных до околонаучных. Сумасшедший, психически неуравновешенный, умалишенный. Идиот, придурок, чокнутый…

Все это чушь. Ненормальность определяется единственным образом, и без тавтологии здесь не обойтись. Отклонение от нормы. Только так.

Домой я тоже пошел пешком. Водитель мой парень хороший, вполне лояльный и не болтун. Но есть вещи, с которыми человек справиться просто не в силах…

Ничего, погода на загляденье, дневная жара не то, чтобы совсем спала, но немного поотпустила, позволила вечерней прохладе робко заявить о себе. Да и дорога через парк, в тени деревьев совсем здорово.

Хотя вообще я парки недолюбливаю. Я лес уважаю, а парк – это прирученный лес. Дело совсем не в размере, даже самый крошечный лес остается гордым и диким, если его не одели в намордник из бетонных дорожек и ошейник из ограды. После этого остается только терпеливо сносить различные ленточки и бантики в виде торговых палаток, аттракционов и прочих атрибутов цивилизации.

Даже если, покинув удобную дорожку, зайти в самый отдаленный уголок парка, куда не доносятся никакие звуки, обмануть себя все равно не получится. Парк уже разучился претворяться лесом, в нем нет свободы. Не покидает ощущение, что, стоит только получше поискать, на каждом дереве можно обнаружить инвентарный номер и штамп ОТК.

Люди чем-то похожи на парки, люди – это прирученные звери. Звери, приручившие сами себя.

Еще не открыв дверь в квартиру, я был захвачен в плен дразнящим ароматом плова. Плов из свинины – кощунство, наверное, не знаю даже, имеет ли право это блюдо именоваться пловом, но мне на это наплевать. Я люблю плов именно из свинины.

Проглотив слюну, я поспешно проскользнул домой. Жена выглянула из кухни и, видимо, оценила мой голодный взгляд:

– Минут через пять будет готов.

– Знаю.

Лиза не удивляется моей чувствительности к запахам, время удивлений давно закончилось.

– Где ты был?

Совершенно автоматически поднимаю глаза на настенные часы. Вроде бы я вполне мог вернуться с работы. Но я тоже не удивляюсь, мы женаты десять лет.

– В парке. Погода чудесная.

Умение врать напропалую, не говоря при этом не слова неправды, вырабатывается, наверное, с опытом семейной жизни. Я действительно был в парке, а спорить с тем, что погода чудесная, просто смешно.

И все-таки, наклонившись, чтобы снять обувь, я недовольно морщусь. Если бы это было возможно, я никогда не врал бы своим близким. Если бы это было возможно…

Что такое норма – это совсем просто. В нее должны вписываться подавляющее большинство людей. Не все, ибо тогда отклонений просто не существовало бы, и не простое большинство – в таком случае термин «ненормальный» заменяют более мягкими понятиями.

Кристина рисовала. Красками. С месяц назад она объявила о решении посвятить свою жизнь искусству, и с тех пор самозабвенно отдавала живописи все свободное время. Не только свое, но и мамы с папой. Нам приходилось вести тяжелую борьбу со следами красок и фломастеров на ее теле, одежде, а также многих предметах домашней обстановки. Хлопотное дело, но я смотрел на все это философски. Я в свои четыре года твердо знал, что буду моряком, и моим родителям приходилось сложнее.

Направленность ее живописи была довольно обычной. Домики с обилием дыма из трубы, трава-небо-солнце, лошадки и собачки, с трудом отличимые друг от друга… Но сегодня она рисовала что-то совершенно иное.

Сопя и открыв, видимо для вдохновения, рот, она старательно замазывала весь лист черной краской, стремясь не пропустить ни миллиметра пространства.

– Кристина, – позвал я, заглядывая ей через плечо.

Ответом было все то же сосредоточенное сопение.

– Доча! – я чуть-чуть повысил голос.

– Пьивет, папа, – не оборачиваясь и не прекращая рисовать.

– Что рисуешь?

Пауза. Длинная пауза, я уже подумал, что мой вопрос проигнорирован как бестактный. Но ответ все же последовал:

– Тень.

Когда у человек две руки – это норма. Человек с тремя руками – урод. Если он при этом в полтора раза быстрее печатает на компьютере или, скажем, выполняет на токарном станке план на сто пятьдесят процентов, это ничего не меняет. Любой плюс, не вписывающийся в норму, становится минусом.