Андрей Силенгинский - На килограмм души (сборник)

Случаи с развитием сознания не так наглядны, как с внешним обликом. Но и там дела обстоят точно так же.

Обстановка в кабинете не бросалась в глаза. Это, пожалуй, самое лучшее определение. Если специально не задаваться целью что-либо запоминать, то, покинув кабинет, практически невозможно восстановить в памяти сколько-нибудь значимые детали.

Для меня, правда, было одно исключение. Пепельница на столе. Хотя внешне ничего примечательного, совершенно тривиальная керамическая пепельница в виде башмака. Но мне она резала глаза.

– Что вы еще можете рассказать о Виталии Сергеевиче Самойлове?

Я с мягкой улыбкой заглядываю капитану в глаза. Ему в это, наверное, будет трудно поверить, но он мне действительно не неприятен.

– Вы имеете в виду какую-либо новую информацию?

– Разумеется.

– Честное слово, мне страшно не хочется вас огорчать, но… В нашу прошлую встречу мы так подробно побеседовали о Самойлове, что мне просто нечего добавить к сказанному.

– Вы все-таки постарайтесь.

Капитан строго придерживается выбранного стиля. Сухая вежливость. Его тяжело вывести из себя, в этом безликом казенном кабинете он уже выслушивал и угрозы, и мольбы, и обещания. Оклеенные дешевыми обоями стены насквозь пропитаны страхом, злостью, агрессией. И хозяин кабинета покрылся толстой, почти непробиваемой коркой из этой липкой смеси.

Впрочем, я вовсе и не собираюсь пытаться играть на его чувствах. Просто потому, что мне нечего бояться капитана, а значит, незачем на него злиться.

– Евгений Михайлович. – Я вздохнул. Непроизвольно, но, возможно, выглядело это слегка наиграно. – Я действительно очень немного знаю о Самойлове. Мы познакомились всего два месяца назад, и за такой короткий срок он просто не успел стать мне ни другом, ни врагом.

– Врагом? – Конечно, капитан уцепился именно за это слово.

– Естественно. – Я снова улыбнулся. – О своих врагах мы обычно знаем не меньше, чем о друзьях.

– Но Виталий Самойлов вашим врагом не был?

Настало время прямых вопросов, капитан?

– Ни в коей мере.

Есть расхожее убеждение, что все ненормальные считают себя нормальными. За всех не скажу, но моя ненормальность не вызывает у меня сомнений. Другое дело, что мне понадобилось много времени и сил, чтобы осознать себя ненормальным. Еще сложнее было научиться спокойно относиться к этому.

Гуляем с дочкой по городу. Просто так, идем никуда, а потом возвращаемся обратно. Обожаю такие прогулки, и Кристинка от них в восторге. По очень большому секрету могу открыть, как добиться того, чтобы ребенку было с вами интересно.

Нужно всего-навсего, чтобы вам было интересно с ребенком.

Жарко и мы едим мороженое. Кристинка, конечно, здорово перепачкалась, и дома нам обоим от мамы влетит. Мы это знаем, но настроение все равно остается отличным.

Потом мы покупаем полбулки хлеба и кормим голубей на площади. Обязательный пункт программы, меняется только место. Но обязательный – не всегда скучный. Голуби в нашем городе совершенно обнаглевшие, если сыпать крошки вокруг себя, то надо ходить осторожно, чтобы не наступить на эту живую мурлыкающую массу. И, конечно, мы сыпем крошки вокруг себя, а Кристина добивается, что пара крошек падает ей на туфельки. И мы стоим потом тихо-тихо, и наиболее смелая или просто самая безалаберная птица добирается до дочкиной обуви. Кормление удалось на все сто.

По дороге домой Кристина вдруг останавливается и смотрит куда-то… в себя, наверное. Так как это случилось не посреди дороги, а на вполне себе безопасном тротуаре, я терпеливо жду. Наконец дочка с радостной улыбкой поворачивается ко мне.

– Я новую кайтину пьидумала! Сейчас дома наисую.

– Здорово! – Я радуюсь вместе с ней. – А про что будет картина?

Наверное, так не говорят. Но мы с дочкой друг друга понимаем.

Иногда она упрямится и не желает раскрывать своих творческих планов. Но сейчас рассказывает охотно, взахлеб.

– Там голуби будут… много голубев… и лошадка, как будто она…

Я внимательно выслушиваю весь довольно замысловатый сюжет. Интересно будет потом посмотреть, насколько близко к нему будет его воплощение в жизнь.

– А тень ты больше рисовать не будешь? – как можно небрежнее спрашиваю я.

Никаких особых откликов в моей душе эта самая тень не вызывает. Просто странный рисунок, мало ли странного рисуют четырехлетние дети? Но мне все-таки хочется… Или я боюсь этого? И то, и другое, наверное.

Дочь смотрит на меня с неподдельным изумлением.

– Папа, ты забыл? Я ведь ее уже наисовала.

Объяснить, в чем именно состоит моя ненормальность, очень сложно. Попробую прибегнуть к несколько вольной аналогии, тем более определенную ее составляющую в последнее время нещадно эксплуатируют ученые самых различных направлений.

Представим себе наш мир неким трехмерным объектом, а людей – двухмерными существами, обитающими в определенной плоскости и физически неспособными осознать что-либо из происходящего за ее пределами. Наш мир в таком случае видится людям определенной плоской фигурой, являющейся пересечением «тела» (мира) и «плоскости» (человеческим восприятием).

Так вот, я просто нахожусь в другой плоскости. Может быть, не так уж сильно отдаленной от «основной», но – в другой. И мир я поэтому вижу по-другому. Нет, не вижу, не только вижу, слышу, ощущаю… Я взаимодействую с нашим миром не так, как нормальные люди.

Снова эта пепельница. Неприятно на нее смотреть. Она мешает капитану, а он мне симпатичен. Сказать? Но как объяснить?

Мне было лет пять, наверное, когда я научился видеть такие вещи. Которые мешают человеку, делают его жизнь хуже. Чаще всего непонятно, каким именно образом. Сначала я называл их неправильными. Но, став чуть старше и в некоторой степени избавившись от детского эгоизма, начал смотреть не только на себя. Тогда я увидел, что одна и та же вещь может портить жизнь одному человеку и быть нейтральной или даже полезной для другого.

Так и появилось деление на подходящие и неподходящие вещи. С неподходящими вещами дома я, будучи ребенком, боролся всеми доступными способами. А самым доступным был тот, за который мне сильно попадало. Особенно когда мама купила очень неподходящую, но при этом дорогую люстру.

– Кирилл Александрович!

– А? Ради Бога простите, задумался.

– Я спрашиваю, Самойлов бывал у вас дома?

– Да, бывал. Два… нет, три раза.

– Каждый раз со своей девушкой?

– Да, со Светой. Это подруга жены, я уже рассказывал.

– Я помню. – Капитан внимательно изучает какие-то бумаги на своем столе. – А не наносил ли он визиты в ваше отсутствие?

Я молчу до тех пор, пока он не поднимает на меня глаза. В моей улыбке легкий укор.