Татьяна Минина - Исправленному верить (сборник)

– В отпуск, Евдокия Петровна? Верно, родителей повидать желаете? Так до ночи не успеете: десять верст. А гостевые комнаты у нас чистенькие, не ведают тараканьих следов…

Девушка в мундире кивает:

– Можно и завтра… У меня, вахмистр, два месяца без учета дороги! Без учета!

Подмигнула, словно пригласила в заговор против казны государства Российского. Не то что законный – положенный ей, как рыбе вода. Государь на таких, как она, ничего не жалеет. Правильно делает – на то Миротворец и царь православный, а не султан или президент какой. Вахмистр видал цифры в управлении: к чему шло и что вышло. Шло к малоземелью, к лебеде с одного лета на другое и к голоду – со второго на третье. А вышло, что идут в ладные, сытые деревеньки письма с новых Земель Александра Второго да Николая Первого: кому общинное житье приелось, кому вольной воли или земли, сколько обежишь – езжай сюда! Легко не будет, но и обмана никакого. Там, за небом, довольно для всех не то что суглинка – чернозема.

Только чтобы поднять в небо корабль, нужен Дар. Кто с таким уродится, тому или той судьба – служить царю и миру… Даже девкам.

Евдокия Горбунова служить пока не начала, только науку закончила. И то чемодан в бирках англицких, на поясе кривой бебут, как шашка, лезвием вверх подвешен, на черненых ножнах китайский усатый дракон пляшет. Ей, по росту, за шашку сойдет! На плечах – золотые погоны с васильковым просветом, звезд – по две на каждом. Стоячий ворот кителя в сине-небесной выпушке, по мундирному сюртуку – такой же кант. Полы сюртука подлинней, чем у мужчин, до колена. Запа́х глубокий, выходит вроде простонародной юбки – тоже ведь сбоку не сшивают, на треть длины закручивают, и все. Не распахнется! Правда, у крестьянок юбки подлинней. Но у них не выглядывают из-под подола стрелки брюк, не пускают зайчиков форменные ботинки. Еще одно напоминание: эта девушка служит, как мужчина.

– Ваше благородие! Ежели вы не побрезгуете разделить со мной обед, то я вам подробнейше доложу все последние новости… ну, какие есть в нашем захолустье. А повозку пусть ищет железная дорога – раз уж на вагоне к родному порогу не изволила доставить!

– Хорошо, – еще одна улыбка, – докладывайте. Только… кормят здесь съедобным?

Хороший вопрос. Солдатский. Крысов сам пять лет лошадку в кирасирском полку холил, броню чистил, на парадах блистал. Спасибо школе полковой, спасибо полковнику да эскадронному, спасибо мастеровому, что кирасу отлил: жив остался, на груди кресты за Ляоян да за реку Фэньхэ – и шрамы от швов. Китайская пуля проломала кирасу, перебила ребра, а до сердца не дошла. Пока валялся в госпитале – предложили сверхсрочную. Тоже в тяжелой кавалерии, только немного другой…

– Последние пару лет – исключительно съедобным. Ежели не кутить, а, скажем, под деловой разговор.

– Под деловой, – соглашается Горбунова. – Кутить в компании нижних чинов, тем более жандармского ведомства, офицер флота Его Императорского Величества [5]не может.

Слова жесткие, улыбка их смягчает, но не опровергает ни капельки. Натуральное благородие! Отец – самый обычный мужик. Хозяин хороший, так мало ли их, хороших… Мать – баба как баба, ну, говорят, добрая – как в гору семейство пошло, заметно стало. И таких немало… А вот уродилось у них благородие! Не просто комиссию прошла – семь лет гранит науки мышью грызла… Не сорвала Дар, так бывает, когда пытаются прыгнуть выше головы и спеть сильней голоса. Не отчислена, как неуспевающая, на службу попроще. Не… Только в первые два года учебы деревенские дарования поджидает с десяток разных «не». Все прошла. Все вынесла. Потом стало легче и интересно – так, что голова кружилась, и спать не хотелось неделями, и уходила вниз – не земля из-под ног, а сама Земля. Мимо звезд, вдаль от этого Солнца – к другим!

Мысли иной раз выскакивают на язык. Чуть отвлекся – сболтнул. И беседу, и трапезу, и ровное течение мыслей вахмистра разорвало звяканье. Ее благородие нож на пол уронила. И сразу – вскочила так, что стул на спинку грохнулся.

– Вахмистр, откуда вы можете… Да вы читали мои письма! Цензура не по твоему ведомству!

Вскочила. Кровь не к лицу – от лица, рука сжала рукоять бебута.

– Не читал, – сказал Крысов.

Ну вот, розовеет помалу…

– Тогда откуда…

– Слушал. А читал ваш отец: сперва каждую неделю, потом реже… Ну, как приходили.

Красна, как рак вареный.

– Простите, вахмистр… Как вас по батюшке? По фамилии звать неловко, все-таки вы почти офицер.

– Лукич. Вы погодите менять гнев на милость: слушал-то я тоже по казенной надобности. Хотя, признаю, было интересно, да и симпатию я к вам с тех пор испытываю преизряднейшую. Вы ведь не только о себе писали, да… Как у вас?

– Только, – отрезала Горбунова. – Я тогда ребенком была, и вообще это подражание Киплингу… Но какая казенная надобность требовала от вас слушать мои письма? Отец их что, не добровольно читал?

Брови сдвинула… Но настоящая гроза уже прошла. А то… Даже такое маленькое создание, как Евдокия Горбунова, бебутом может натворить дел. Это ведь, как и шашка, «писалово». Оружие, которым удобно лишь убивать – некрасиво, страшно… В училище их на рукопашную вроде не натаскивают. Но наклейки на чемоданах гласят: Звездный, Новоархангельск, Порт-Лазарев, Вэйхавэй, Сингапур, Бомбей, Каир, Афины, Фиуме. И об этом путешествии – ни строчки! Значит, было нельзя.

– Серединка на половинку. Я – не заставлял, да и никто. Просто так вышло, как у нас в России выходит, – жандарм развел руками, – кто-то хотел как лучше, разослал по земствам циркуляр, мол, надлежит всякого звания честным людям подметные листки и подозрительные письма нести властям. Ну, сотский и рад стараться! Собрал сход, кричал, что есть указ государев, что мужики – опора земли Русской и им теперь выявление подрывного элемента доверено, а полиция с жандармерией на подхвате…

Усмехнулся, подхватил на вилку колечко колбасы.

– Вот такой у нас мужик. Ведь не скажешь, что плохой? Царя любит… Не может царя не любить: царь землю дает. Кому там, на «Николиной» и «Ляксандриной» планетах, кому здесь – через передел, от тех, кто уехал. Малоземелья нет – мироед не жмет, помещик дает дешевую аренду или хорошо платит, жизнь тихая и сытая. Если велено мужикам искать подозрительное – будут и, что характерно, найдут. Кто для мужика подрывной элемент? Баре и городские. Откуда пришло ваше письмо? Из Новоархангельска! А что есть Новоархангельск? Город. А потому… Заглянул до вашего батюшки сотский, поговорил. Мол, дочь твоя теперь городская и барышня. Самый подрывной элемент! Потому надлежит тебе читать письма перед всем миром, и непременно в присутствии жандарма или станового. Чтобы подтвердили, что крамолы нет. Я для Затинья ближе станового, тот аж в сорока верстах… Так я с вашими эпистолами и познакомился.