Юрий Леднев - Странный остров

Аргумент сразу подействовал.

— А чем же ты нас собираешься кормить? Опять селедкой с горчицей? — спросил Орест. По натуре своей он был немножечко, в меру возможностей, гурман. Вопрос качества пищи его волновал больше всех. Тут была еще одна причина: Орест страдал холециститом. Поэтому селедка с горчицей подействовали на его орган пищеварения очень скверно, и, пока друзья спали, он с проклятиями бегал на улицу несколько раз.

— Сегодня мы будем питаться со стола президентской кухни, — заявил Пат. — У меня там есть одна знакомая кухарка, она сегодня дежурит!

В скромном, уютном подвальчике под президентской кухней, куда привел всю голодную компанию Пат, его знакомая кухарка, которая была раза в три толще Пата и на столько же гостеприимнее, досыта накормила всех разными деликатесами.

После сытного завтрака друзья с робостью в душе под предводительством довольного Пата направились в президентские апартаменты.

Пат был явно горд тем, что это он ведет к президенту такую представительную компанию. Дорогой он с удовольствием рассказывал:

— У Брена очередное награждение, — Пат хихикнул. Для друзей было удивительным, что он так смело выражал непочтительность к правителю острова. — Смех на него! Все награждения он сам себе устраивает. Сам пишет на себя указы, сам же и вешает на себя свою восьмиконечную звезду. Никому не доверяет это! Видимо, боится: как бы у него не сперли звезду! И каждый раз ему ода нужна. Манекена на поэтическую программу не настроить, так он меня и Массимо произвел в придворные поэты, чтобы мы готовили ему оды к каждому награждению. А у нас они, проклятые, не получаются. Ночь не спишь, а ему что! Не наше это дело — мозги крутить. Если бы пулеметом или ножичком, то мы бы такую оду устроили! Сколько угодно! Подавись гранатой этот Брен со своими одами! Не выходит у нас, а он «давай!».

— А вы откажитесь, — посоветовал Георгий.

— Фью-ю… — свистнул Пат. — Он нажалуется Ханту — нас отсюда метлой. А нам пока надо здесь пыхтеть и не высовываться!

— Значит, тяжело быть придворными поэтами, — засмеялся Юрий, вспомнив при этом, как сам мучился, выполняя стихи по заказу.

— Ужасное дело — быть поэтом при дворе! — согласился Пат. — Я вчера так обрадовался, когда услыхал, что ты умеешь сочинять стихи! Вчера, как пришел, на стенке зарубку сделал, чтобы не забыть.

— Значит, вы писали оды… Интересно послушать, как звучит придворная поэзия? — проговорил Георгий.

— Порадуйте нас своими опусами? — попросил клерков Орест. Хотя в его просьбе и было достаточно иронии, клерки с серьезным видом слушали его.

— Ребята, мы вас просим: почитайте нам ваши придворные оды. Очень интересно, как они звучат? — стал упрашивать клерков Юрий.

Поломавшись немного, для приличия что ли, клерки согласились.

Всякий мало-мальский творец, а особенно графоман или бездарь любит выносить свои опусы «на публику». Вам, дорогие читатели, конечно, приходилось испытывать муки терпения от подобных «творцов»; их сейчас развелось так много, что, как говорится, «из-за кустов и леса не видно». Наверное, поэтому — гениев открывают и признают часто после их смерти.

В данном случае просьба наших друзей была вызвана только предвкушением забавы. Но!

Компания остановилась у ступеней высокого крыльца.

Пат, забравшись на самую высокую ступеньку, сжав на груди кулаки, закрыв в наваждении глаза, и, утопив свой голос куда-то в желудок, отчего он стал утробным, стал декламировать:

Друзья, забыв, где они находятся, откровенно грохнули хохотом и дружно устроили придворному поэту овацию. Смущенный таким приемом, Пат кланялся, как холоп, почти касаясь лбом ступени крыльца. Потом он триумфально сошел с пьедестала и сердито сказал Массимо:

— Давай ты!

Но, к удивлению, Масси стал ломаться, как барышня. Тогда Пат сказал:

— Пошли. Ну его! Он бездарный…

И Массимо, испугавшись, что его выступление сорвется, ловко вбежал на крыльцо и, проворчав: «сам бездарный!», стал читать свою оду. Его высокий дискант с гнусавым тембром, манера, размахивание руками, завывание выгодно отличались от Патовского выступления, напоминая своим поведением кое-кого из признанных поэтов.

— Ну хватит! — прервал чтение Масси Пат из чувства соперничества. И это было явно, да и естественно: поэты, особенно графоманствующие, терпеть не могут присутствия соперника, читающего свои опусы.

— Я еще не закончил! — взмолился Масси.

— Слезай! — бесцеремонно скомандовал Пат. — Противно слушать твои бездарные стишки про мафию! — И проворчал: — Нас ждет президент, а ты отнимаешь у хороших людей время!

Масси обиженно надулся и слез с «трибуны».

А Пат, глядя на Юрия, предложил ему:

— Давай! Читай ты!

Юрий не стал отнекиваться и решил поэтически порезвиться. Он прыгнул на верх импровизированной трибуны и выдал:

Поэт сделал паузу.

Юрий вытянул руку к окнам Дворца и спрыгнул со ступенек.

— Ты — гений! — с восторгом прошептал Пат.

У Массимо скатилась по правой щеке слеза: то ли от восторга, то ли от зависти, то ли от обиды.

— Скорее к президенту! — Пат потянул за руку поэта.

Отказываться сейчас было бесполезно, и друзья двинулись за Патом ко Дворцу. Позади понуро плелся Масси.

Хотя Дворец казался совсем рядом, путь к нему был неблизким. Когда шли, дорога петляла серпантином, захватывая улицы и переулки. Казалось: вот-вот пришли, но дорога опять поворачивала, завиваясь спиралью. По мысли проектировщиков каждый, желающий пройти во Дворец, неизбежно должен был долго скитаться по этому преддворцовому лабиринту. А незнакомый вообще мог запросто заблудиться. Названия улиц, которые проходили, напоминали о роскоши: Долларовая, Большого Бизнеса, Платиновая, Миллионера, Золотая и тому подобные. Попались два странных тупиковых переулка: Сделок и Взяток. Все улицы никуда не вели и заканчивались тупиком.