Коллектив авторов - Полдень, XXI век (ноябрь 2012)

– Извини, папа, я никак не мог представить, что ты так бурно среагируешь. Ну, как вы поговорили?

– Он меня прогнал, – констатировала Инна, перекладывая вину на меня.

– Как прогнал? Ты же здесь.

– Только вернулась. Он меня погулять отправил, когда узнал, что я тебе больше, чем мать.

– Ну, зачем ты так, папа. Тетя Инна ведь…

– Что ты заладил «Папа, папа»! Называй его Стас, ведь был же у вас такой уговор.

«И про это знает. Действительно был у нас такой разговор, когда ему стукнуло десять лет. Это я попросил его так меня называть в знак нашего равенства, но он отмолчался».

– Говори, что с тобой было, – хмуро проворчал я, хотя внутри меня все ликовало. Сергей был снова здесь и, похоже, в полном порядке!

– Может, лучше тетя Инна расскажет? – с сомнением забормотал Сережа, но я его перебил:

– Нет ты. У меня будет масса вопросов, а ей домой пора. Сама сказала.

Инка фыркнула, но промолчала.

«А ведь она действительно любит Сережку, да и меня, пожалуй, тоже. Она явно для него готова на все. И сюда примчалась… Что же это делается, люди добрые?»

– Что ты должна была мне объяснить?

– То, о чем ты должен был и сам догадаться. И догадался бы, если бы как следует подумал. А еще умник…

– Хватит называть меня умником, – резко оборвал ее я. – Надоело, не дети ведь. Да, я своим умом дошел до того, что тот кроличий вирус всего меня перекорежил… Не ухмыляйся, ты ради бога, Инна. А Лена подхватила свой вирус, когда тот прилетел с небес вместе с кометным веществом и вызвал эпидемии. Он ее в конце концов и убил.

– Именно так, – проговорила Инна. – Но до того эта свора вирусов поменяла ваши хромосомы и произвела на свет новый вид Homo в лице Сергея. И, наверное, еще кого-нибудь.

– Да, папа, – подхватил Сергей, – мы ведь с тобой обсуждали вирусную теорию эволюции.

Мы действительно часто обсуждали с Сергеем мою неожиданную метаморфозу и его уникальные способности. Серега прочесал всю доступную нам литературу о вирусах, разложил ее по полочкам в соответствии со своим разумением, которому я очень доверял, посовещался с Инной и вынес вердикт: эволюция всех биологических видов на Земле, включая человека, происходит только благодаря вирусам. Дарвиновская теория эволюции просто неверна – отбор не в состоянии привести к появлению новых видов. Отбор ведет к регрессу, а не к прогрессу. Да и выбирать можно только из того, что уже есть, а не когда-то будет.

Сергей был твердо убежден, что именно вирусы содержат новый генетический материал, который они впрыскивают в своих «хозяев». Тела их, конечно, сопротивляются, болеют, очень многие погибают все до единого, как динозавры, но те, что остаются, передают следующим поколениям какие-то другие свойства, полученные от вирусов. По нему выходило, что случайная мутация, возникшая у какой-то особи, в ходе дарвиновской эволюции могла дальше передаваться потомству только в исключительных случаях. Такая случайная мутация должна была неизбежно раствориться в тысячах других, большинство из которых были бы несовместимы с жизнью.

Я возражал, я сопротивлялся изо всех сил. Для меня дарвинизм был не просто научной теорией, он был идеологией. Я впитал его всем своим естеством. Отказаться от него означало бы для меня перейти в лагерь креационистов, утверждающих, что все вокруг было создано господом, а это было бы очень неинтересно. С распадом Союза я уже потерял одну идеологию, и у меня не было ни малейшего желания расставаться с другой.

– Вовсе нет, – настаивал Сергей, – господь здесь ни при чем. Эволюция предопределена самими законами природы. Мы просто их еще не совсем понимаем. Тебя же не удивляет, что на одном уровне не могут находиться два электрона с одинаковыми наборами квантовых чисел, это ведь принцип Паули, он тебя не удивляет?

– Нет, конечно, – отвечал я, – что ж тут удивительного. Это закон природы.

– А откуда он взялся? – не унимался Сергей.

– Да ниоткуда. Законы природы выводятся из опыта и после многократных проверок принимаются как аксиома. Наука не спрашивает «откуда» или «зачем», наука спрашивает «как».

– Вот и я спрашиваю «как», – парировал Сергей. – Я спрашиваю как происходит эволюция.

– Дарвин все объяснил, – устало отмахивался я, – и нечего умничать.

– Ничего он не объяснил, – горячился Сергей. – Он ведь вообще говорил только о происхождении видов в результате естественного отбора, а его теорию, не спросясь, распространили на всю эволюцию. Да еще и к происхождению жизни ее пытаются привязать, а уж там он совершенно ни при чем. Он ни разу в своей главной книге ни словом о происхождении человека от обезьяны, кстати, не обмолвился. Это он позже в другой книге написал, за что его и высмеяли.

– Для меня дарвинизм свят, против дарвинизма могут выступать только мракобесы, – торжественно провозгласил я, считая, что тем самым вопрос закрыт, но Сережу это сильно возмутило.

– Ну ты даешь! Дарвин создал свою теорию в девятнадцатом веке на основе весьма ограниченного набора данных. Потому и на отбор напирал. А вот я специально для тебя цитатку приготовил из свежего «Вестника Российской академии наук». Слушай. «Современная наука вплотную подошла к отрицанию какой бы то ни было созидательной роли естественного отбора и его значения как фактора эволюции. Этот вывод – прямое следствие отсутствия в природе внутривидовой конкуренции и борьбы за существование, из которых естественный отбор был в свое время выведен». Усекаешь? «Отсутствие конкуренции и борьбы за существование»! А ведь это весь твой Дарвин. Но его нельзя винить. Никто тогда ничего не знал ни о генах, ни о ДНК и молекулярной биологии. Дарвин даже на законы Менделя внимания не обратил. Хотя кто тогда читал писания чешского монаха. Он предложил всего лишь теорию, и довольно примитивную, хотя по тем временам и передовую. Любая теория должна быть фальсифицируема, ты мне сам про это у Карла Поппера читал. А теперь про святость талдычишь? Может, для тебя и эфир свят? Все ведь были в том же девятнадцатом веке уверены, что без него свет от звезд до нас дойти никак не может. Бедный Максвелл, чтобы свои уравнения объяснить, должен был какие-то дурацкие шестеренки в пространстве рисовать, чтобы показать, как эфир якобы работает. И ты туда же?

– Ладно, – сдался я, – ты лучше знаешь, тогда объясни, что общего между нами и принципом Паули.

– Объясняю недалекому папаше. Как там у Маяковского про что такое хорошо и что такое плохо? «Сына этого ответ помещаю в книжке».

– Бестолочь, – ухмыльнулся я, – там говорится: «Папы этого ответ»…

– А то я не знаю, – заржал Сергей, – но даже классиков иногда приходится поправлять.