Фрэнк Херберт - Дюна

— И что же ты посоветовал ему? — прошептала она.

— Рассуждать и устанавливать порядок.

Алия посмотрела на ожидающих в сторонке охранников.

— И насаждать справедливость, — присовокупила она.

— Вовсе нет! — возразил он. — Я предложил, чтобы он рассуждал, руководствовался одним-единственным принципом.

— И этот принцип?

— Беречь друзей и уничтожать врагов.

— Значит, судить не по справедливости?

— Что такое правосудие? Сталкиваются две силы. У каждой есть право в своей собственной сфере. Он не может предотвратить эти столкновения, он их может лишь разрешить.

— Как?

— Очень просто.

— Сохраняя друзей и уничтожая врагов?

— Разве это не служит стабильности? Людям нужен порядок, какой угодно. Они голодают и видят, что война стала спортом богатых. Это опасная форма рассуждения — она нарушает порядок.

— Что ж, я скажу брату, что ты рассуждаешь слишком опасно и что тебя надо уничтожить, — сказала она, оборачиваясь к нему.

— Я уже предлагал ему это.

— Потому ты и опасен, что овладел своими страстями, — сказала она, справившись с собой.

— Я опасен вовсе не потому, — и прежде чем она смогла пошевелиться, он наклонился, взял рукой ее подбородок и припал губами к ее губам.

Это был короткий и нежный поцелуй. Он отодвинулся, а она продолжала сидеть будто в шоке, замечая сдержанные улыбки на лицах охранников, которые неподвижно стояли снаружи.

Алия поднесла палец к губам. Какое знакомое ощущение в этом поцелуе! Его губы — плоть будущего, которое она видела кратчайшим путем предвидения. Грудь ее вздымалась. Она сказала:

— Мне следовало бы приказать, чтобы с тебя содрали кожу.

— Потому что я опасен?

— Потому что ты слишком много себе позволяешь!

— Я не беру ничего, что ранее не было бы мне предложено. Радуйтесь, что я не взял все предложенное. — Он открыл дверцу и выбрался наружу. — Выходите, мы и так слишком долго занимались пустяками. — Он пошел к выходу.

Алия выпрыгнула следом и побежала рядом с ним.

— Я расскажу ему все, что ты говорил и делал, — сказала она.

— Хорошо, — гхола открыл перед ней дверь купола.

— Он прикажет тебя казнить, — сказала она, проскальзывая в дверь.

— Почему? Из-за поцелуя? — он пошел за ней. Дверь закрылась. — Поцелуя, которого я хотел?

— Которого ты хотел! — Ее переполнял гнев.

— Ладно, Алия: поцелуя, которого хотели вы. — И он пошел впереди. Его движение будто пробудило в ней предельно ясное сознание, и она поняла его предельную искренность. «Поцелуй, которого я хотела, — сказала она себе. — Это правда».

— Твоя правдивость, вот что опасно, — сказала она, идя следом за ним.

— Вы возвращаетесь на путь мудрости, — заметил он, не замедляя шага. — Ментат не мог бы дать более прямого ответа. А теперь: что вы видели в пустыне?

Она схватила его за руку и заставила остановиться. Он снова сделал это — привел ее мозг в состояние обостренного сознания.

— Я не могу этого объяснить, — ответила она, — но почему-то я все время думаю о лицевых танцорах. Почему?

— Ваш брат за этим и послал вас в пустыню, — сказал он. — Расскажите ему об этом.

— Но почему? — она посмотрела на него в упор. — Почему лицевые танцоры?

— У Свободных не пропадала ни одна молодая женщина, — коротко сказал он.

Пол принял большую дозу спайса и теперь смотрел внутрь себя в оракульском трансе. Он видел, как луна превратилась в продолговатую сферу и начала с воем раскачиваться из стороны в сторону. Вдруг она сорвалась с небосвода и покатилась вниз, точно мяч, брошенный рукой ребенка… Все ниже… ниже… Будто раскаленная звезда, она с шипением погрузилась в бескрайнее море и исчезла. Не зашла, а именно исчезла, ее больше не было. Земля тряслась, как змея, сбрасывающая старую кожу. Ужас охватил Пола.

Он рывком сел, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Часть его сознания была обращена внутрь, часть — наружу. Снаружи он видел плазметаллическую решетку вентилятора своей спальни и знал, что находится в своей крепости. Внутренним зрением он продолжал видеть, как падает луна.

Скорее наружу!..

Решетка выходила в сверкающий полуденный свет над планетой Арраки. Внутри была черная ночь. Сладкие запахи, поднимающиеся из сада, доносились до его ноздрей, но ни один запах не мог вернуть ему падающую луну.

Пол опустил ноги на холодную поверхность пола, вгляделся в решетку. Сквозь нее он видел дугу пешеходного мостика, сделанного из кристаллически стабилизированного золота и платины. Огненные жемчужины с далекого Седона украшали мостик. Он вел к галереям внутреннего города — через бассейн, полный водяных лилий. С мостика — Пол это знал — можно заглянуть в лепестки цветов, чистые и алые, как свежая кровь.

Глаза его приспособились к этой картине, не выходя из спайсового рабства. Эта ужасная картина, картина падающей луны… Она предвещала чудовищную брешь в его личной безопасности. Возможно, он видел падение цивилизации, рухнувшей под грузом его собственных амбиций.

Луна… падающая луна… Он принял сверхдозу спайса, чтобы преодолеть туман, напущенный таротом. И увидел лишь падающую луну и ужасный путь, который знал заранее. Чтобы положить конец джихаду, покончить с этим вулканом крови, он должен признать свою несостоятельность.

«Освобождайся… освобождайся… освобождайся!..»

Запах цветов из сада напомнил ему о Чани. Он тосковал по ее объятиям, объятиям любви и забытья. Но даже Чани не может прогнать это видение. Что скажет Чани, если он заявит ей, что видит смерть? Зная, что это неизбежно, почему бы не избрать аристократическую смерть, закончив жизнь пышной церемонией? Умереть прежде, чем иссякнет воля к власти, разве это не благородно?

Он встал, подошел к отверстию в решетке и вышел на балкон, окутанный цветами и лианами сада. Во рту у него была сухость пустыни.

Луна… Что это за луна? Он вспомнил о трупе молодой женщины, найденной в пустыне. Свободная, пристрастившаяся к семуте… Все укладывалось в ненавистный рисунок.

«Нельзя ничего взять от этой Вселенной, — подумал он. — Она сама дает, что захочет».

На низком столике у балконных перил лежала морская раковина с матери-Земли. Он взял ее в руки и постарался перенестись назад во времени. Перламутровая поверхность отражала сверкающие лучи солнечного света. Он оторвал взгляд от раковины и посмотрел в небо, где полыхал гигантский пожар. На серебре небесной полусферы повисла неяркая радуга.