Юрий Брайдер - Замок ужаса

Не беда, что пока не попал в Центр. Тайга поможет. Не беда, что женщина не увидела во мне судьбу. — Тайга поможет!

Но сейчас надо было спешить, ибо тень человека уже покинула меня.

Я крикнул прощально — и прянул в тайгу.

Через несколько прыжков влажно дохнул мне в лицо Обимур.

Я поднял глаза и увидел стаю диких гусей. Наверное, они искали ночлега после долгого перелета, но мой шальной бег спугнул их, и сейчас они описывали бестолковые круги.

— Ого-го-го! — вскричал я, бросаясь вдогонку их полету. Но стая вмиг выровняла строй, пронеслась над головой, меня отшвырнуло вихрем.

Я тут же вскочил — и кинулся в заводь. Движения, ветра жаждал я! Плыл скорее гонца кеты, идущей на нерест, так, что расступалась вода. О, если бы рассечь вот так серебряную волну Млечного Пути!

Вылетел на берег — и снова понесся в тайгу.

Александра села, опершись на траву.

Все тело затекло. Уснула, что ли? Нет. Опять, наверное, обморок… морок, опять злая воля Филиппа! И какое чудовищное, немыслимо страшное видение: медведь с человеческим лицом — с лицом Михаила! — и этим немым, страдающим взором!

Наверное, долго пролежала она в беспамятстве. Солнце клонилось к закату. Ослепительно-белое сияние меркло, словно бы медленно остывало. И чудно-просторным было небо — голубовато-золотистая бездна… Колдовство!

С трудом отвела Александра завороженный взор от солнечного диска, и не скоро ее опаленные глаза смогли разглядеть на примятой траве щедрую россыпь густо-красных брызг.

Кровь?

Вмиг исчезло оцепенение; только горе — уже испытанное горе непонятной потери заставило Александру подняться и пойти по кровавому следу.

Он вел к тайге.

Трава послушно расступалась, как будто совсем недавно кто-то уже проторил здесь тропу. Вот и обломанные ветви мелкого, сорного ольхового подлеска. Вот чередование могучих стволов… но здесь, под деревьями, сгущался сумрак, и Александра потеряла страшный след.

Она постояла немного, вглядываясь в полутьму. Идти дальше было жутко, но, ощутив в себе этот страх, Александра едва сдержала слезы радости.

Страх перед тайгой. Перед неизвестностью, тишиной, затаившимся зверем… Не перед чудовищными призраками! Страх нормального, живого, слабого человека — не околдованной безумицы, которая не боится ничего, кроме Филиппа и вызванного им бреда!

Неужели… Александра освобождается? Возвращается к себе?

Едва дыша, словно боясь спугнуть этот желанный страх, Александра все смотрела и смотрела в зеленый полумрак.

И вдруг искры пронеслись вдали!

Костер? Огонь, пожар?

Или это береза сквозь ночь отряхнула последние листья?

Никто ведь не знает, что там, в тайге, натворило неожиданное смешение времен года: вызвало оно к жизни легкую осень? Снова вернулась глухая зима? Вот и листья-искры блеснули — да погасли, вновь тишина, темнота…

Нет, туда идти не стоит. Да и не видно почти ничего.

Тогда что же, возвращаться в пещеру Филиппа?

Александра бросила ненавидящий взгляд туда, откуда пришла, да и застыла.

В трех шагах от нее стоял тигр.

Похоже было, что он вышел из зарослей элеутерококка и дикого винограда, но почему же Александра не слышала ни звука, ни шороха? Не могла же она не заметить тигра, придя сюда! А он стоит недвижимо, спокойно, и только кончик хвоста чуть шевелится.

Казалось, Александра видит и всего тигра сразу — и может счесть по одному его усы, и описать, как дрожит нижняя губа, слегка обнажая клыки, как узкие зрачки опаловых глаз вдруг расширяются, наливаются чернотой, выдавая напряжение.

— Гос-по-ди… — выдохнула Александра.

Нет, нет, это уж слишком, невозможно!

Она отпрянула. Тигр тотчас же бесшумно, мягко, словно был вышит шелком на шелке, — потянулся вслед.

Александра отшатнулась еще на шаг — он не отставал.

Глаза его были устремлены прямо в ее глаза: неподвижные, неестественно расширенные, словно тигр двигался во сне с открытыми глазами.

В этом было что-то еще более парализующее, чем страх. Зверь же мог наброситься на нее, когда она стояла спиной к нему, — тигры ведь вообще предпочитают нападать сзади: обе лапы обрушиваются человеку на плечи, зубы вцепляются в шею — и мгновенным поворотом свернуты позвонки. Даже если труп лежит лицом вверх, тигр нервничает, пугается, норовит осторожно перевернуть жертву лапой и только после этого вновь вонзает в нее зубы.

А этот не отстает ни на взгляд, ни на шаг!

И еще, еще шаг сделала Александра, не отрывая завороженного взора от зверя, когда босая нога ее наступила вдруг на вспученный, оголенный, холодный, как змея, корень.

Александра в ужасе вскрикнула, взмахнула руками, ловя равновесие, падая… но тут она наткнулась спиной и головой на ствол дерева — и ей почудилось, будто от головы до пят ее пронзило током!

Ноги вмиг ослабели, и Александра почувствовала, что проваливается куда-то, в углубление под корнями. Она еще попыталась ухватиться за что-то, удержаться, но тут же морда тигра оказалась почти у ее глаз («Что это?! Он загонял меня сюда, в яму?!» — успела подумать Александра), — и руки разжались, сырая тьма обступила ее. Она падала, падала вниз, в какой-то неимоверный колодец, и сердце обрывалось от этого немыслимо долгого падения…

И почти сразу она ощутила, что стоит — стоит на твердой земле!

Голова слегка кружилась, тяжесть разливалась по телу. Дым… какой-то серый туман забивал горло, глаза, мешал дышать.

Сощурившись, Александра пыталась вглядеться, и ей удалось увидеть, что слева, пожалуй, это серое месиво рассеивается, собираясь в клочья, а меж ними чуть брезжит блеклый, неверный свет!

Александра двинулась туда, невольно отводя руками туман, будто шла по глубокой воде, и каждый шаг, каждое движение давались ей с таким трудом, как будто в жилах ее был влит свинец вместо крови.

Она шла и шла, но свет не приближался, хотя и не удалялся, а мерцал то справа, то слева, то спереди. Александре казалось, будто кто-то непрестанно путает ее путь… впрочем, кто, да и какой же путь мог быть в этом беспросветном беспутье?.. Она сама плутала.

И вдруг до слуха ее донеслось еле различимое теньканье — слабый звон.

Почудилось? Да нет же! Она даже зажмурилась, чтобы лучше слышать, и сделала несколько шагов на звук вслепую.

Тусклый звон словно бы сделался отчетливее, и она пошла скорее, все так же не открывая глаз, всем существом своим ловя этот звон, протягивая руки, словно пытаясь схватить его, поймать, удержать.

Она шла, и вдруг звон усилился, и в то же время что-то затрепетало под ее пальцами, тонкое и липкое, словно паутина, и с невольным криком отвращения Александра открыла глаза.

Туман почти рассеялся, лишь кое-где еще плавали его клочья, как будто заблудившиеся облака, но все равно кругом царил сумрак, и огромный костер, горящий странным негреющим огнем, почти не рассеивал его. В этом медленном горении было что-то угрожающее.