Вячеслав Мягких - Пришельцы. Выпуск 1

Впрочем, надо будет спросить об этом у Ерофеича. Уж кто, как не он, должен знать, сколько лет этому лесу? Возможно, и сам он приложил руку, чтобы росли здесь эти белоствольные красавицы и янтарные сосны.

Мои мысли незаметно переключились на Ерофеича. При воспоминании о нем сразу всплыли в памяти, где-то на грани подсознания, аромат парного молока, которым неизменно угощал Ерофеич, вид прозрачного янтарного меда и вкус терпкого чая, заваренного на душистых травах. Меня всегда удивляло, как он мог успевать сделать все: держать и холить кормилицу-корову, находить общий язык и дружить с пчелиным трудолюбивым сообществом и в то же время следить за лесом… Казалось, он ведает обо всем, что творится и происходит в его лесу. О проделках животных на его кордонах никто не знал больше него. Забавные и поучительные истории можно было слушать, запоминать, записывать, но пересказать с таким же чувством, как это делал Ерофеич, было попросту невозможно. Я пробовал записывать рассказы, услышанные от него. Потом перечитывал и понимал — нет, не то, совсем не то… В отчаянии заталкивал исчерканные листы и тетради в толстенную папку, все же надеясь когда-нибудь овладеть его талантом рассказчика и переработать это нечаянное наследство… Быть может, наступит такое время…

И все это не единственные прелести отдыха и общения с этим загадочным человеком. Беседы с ним часто плавно перетекали в философские споры — размышления о смысле бытия. Вот это было поистине бесценным богатством, за которым я неизменно, уже который год подряд, наведывался к Ерофеичу. Сколько раз сам приглашал его к себе в город, в гости. Он посмеивался, отнекивался, каждый раз находя уважительные причины: то хозяйство, то сезонные напряги… Да и, возможно, он прав: что ему моя стандартная городская квартира? Что может удивить и обогатить его душу? Новый унитаз, что ли?

…Я миновал последний рубеж и вышел на знакомую опушку. Вот он, привычный косогор… Я скользнул по нему взглядом и замер.

Густая трава вполовину моего роста заполонила лужайку, где когда-то стоял дом. Одна только изгородь еще обозначала границы участка. Перекосившаяся створка ворот. Колодезный журавль, по колено утопающий в желтой пене цветущей пижмы и зеленой травы, встревоженно высматривал с высоты своего роста местечко, куда бы можно поставить проржавленное помятое ведро. Но нет такого кусочка. Все заброшено, все покинуто. Нет Ерофеича…

Я даже не стал входить на территорию нежилого кордона. Просто прошел по его границе, всматриваясь в разбитые глазницы пустого знакомого дома, в темный провал некогда ухоженного сарая. Бросил взгляд на обрушенную крышу, на огород, заросший наглым бесцеремонным сорняком. Исчезли и ульи, уютными домиками ранее видневшиеся на границе участка. Дверь в дом была приоткрыта, и ветерок тихо покачивал ее, поскрипывал заржавелыми петлями, словно входя и выходя из пустого жилища, где я провел с лесником столько замечательного времени…

Что-то случилось с Ерофеичем.

Сам он бы ни за что не оставил своего дома, который надолго не покидал никогда. Отчаяние и боль захватили меня, когда я спешил назад. Не повторяя прежнего пути, отклонился в сторону ближайшей деревушки. Лес, который только что был таким красивым и тихим, теперь встревоженно провожал меня. От тишины и спокойствия, царивших недавно, не осталось и следа.

Куда исчез мой ангел-спаситель Ерофеич? Я практически бежал, не разбирая дороги. Тревога и ощущение безнадежности подгоняли меня. Разум пытался найти какие-то утешительные варианты, но душа искренне понимала — случилось самое непоправимое. То, что изменить и исправить ни один человек не в состоянии…

Уже в Водопойке, в местном продмаге, я узнал от всезнайки-продавщицы, что произошло. Женщина сочувственно посмотрела на меня:

— Умер наш Ерофеич… Еще зимой, в феврале… Врачи сказали, сердце подвело… В возрасте он уже был… Родственников-то никаких его не нашли… На местном кладбище и похоронили… За могилкой-то наши сельские приглядывают… А кордон… Ну, порастащили ж все…

Спустя несколько месяцев я приехал по своим делам в город Коркино. Небольшое уютное поселение раскинулось в лесостепи нашего Урала… Коркино — шахтерский город. Уральский уголь — тяжелый уголь. Не сравнить с жирным карагандинским. Хоть любого местного шахтера об этом спроси. Вон того же Николая, единственного моего хорошего знакомого из этого городка. Сколько лет в штреках провел, чего только за эти годы не повидал. Всякое бывало. Тесно и страшно неудобно в наших шахтах-то. Бывает, что в штреках и в полный рост не встанешь, иной шахтер-забойщик, стоя на коленках, так и работает. Лицо покрыто черной угольной коркой, через которую ручейки пота пробивают свои крохотные русла. Сколько их сбежит из-под каски, увенчанной солнышком-фонарем — одному богу известно. Тяжелый отбойник так за смену врастает в ладони, что кажется, что не он, а твое человеческое сердце выколачивает угольные пласты один за другим. И насколько еще хватит его?.. На год, на два, на десять?..

Тяжелая работа, что и говорить… А самое страшное, что в смену, как в бой, уходишь… Не знаешь, где и когда тебе суждено рядом со смертью оказаться… Главный враг шахтера — он тоже внизу… Он незрим, неведом… Но он всегда рядом… О его присутствии напоминает хруст стоек и звуки оседающей под огромным давлением массы земли. Всем шахтам рано или поздно суждено обвалиться… Земля не терпит пустоты… И то, что шахтеры отвоевывают своим потом и трудом, она рано или поздно вернет себе…

Нет ни одного подземного рабочего, который не побывал в таких ситуациях. Дай бог силы убежать, ускользнуть от оседающих на тебя пластов. Кому удалось, те — счастливчики… Те, кого придавило — жертвы. А те, кто остался там, за пластами, но еще живыми, те — мученики. Темнота, нехватка воздуха, воды, нервное напряжение — вот пыточные инструменты… Ни надежды на спасение, ничего… Сиди и жди мучительной смерти…

Быстро закончив со своими общественными поручениями, я поспешил зайти в гости к Николаю. Он с радушием встретил меня, пригласил за стол. Я поинтересовался, как дела в семье, на работе, какова зарплата, и вместе с хозяином поразился тому, насколько скудно оплачивается нынче этот титанический подземный труд. Хозяин грустно ухмыльнулся моему негодованию. Пытаясь уйти от невеселой темы, он хлопнул меня по колену своей темнокожей рукой.

— Слышь, Димас, сейчас я тебе такое расскажу… Да, фиг с ней, с этой зарплатой. Я не об этом… Тут недавно на нашем угольном разрезе собачонка одна появилась… Махонькая, неказистая… Неизвестно, откуда пришла. Самое удивительное, что она с нашими шахтерами в штреки ходит… Они работают, а она рядом сидит… Не мешает… Молчит. И слушает. Внимательно так. Собачье ухо чувствительнее человеческого, что и говорить. Треск оседающей породы она слышит раньше всех. Вот тогда-то ее и не узнать… Рычит, за робу хватает, в безопасное место тянет. Сперва мы ей не доверяли, прогнать даже хотели… Да, вот, только после того, как она две бригады от верной смерти спасла, ей безо всякого сомнения верить стали… И не зря. Ни разу ведь не ошиблась. Мы даже упросили начальство ее в бригаду записать, на довольствие поставить… Без нее мужики теперь вниз и не опускаются. Стоит клеть, ждет собачонку. А она ни разу смену-то и не пропустила. Представляешь себе, Димас?..