Николай Бодров - Пришельцы. Выпуск 2

— Да, но вы сами обратились к нам. Мы вынуждены были заняться вашим делом…

— Согласен! — фальцетом выкрикнул художник. В глазах его заблестели святые слезы. — Долг не всегда трактуется правильно. И я тоже совершаю порой ошибку! Но когда?! Когда я это сделал?

— Судя по дате заявления…

— Чушь! Я совершил это в час малодушия, в секунду позорного отступления! Но разве за это судят? В конце концов, я прозрел, разве не так? — он схватил меня за руку, горячо зашептал: — Сама судьба вмешалась в мою жизнь. Я был одним из многих. Теперь я — одинокий крейсер в океане. Яхточка среди волн.

— Я бы сказал — ледокол среди льдин.

— Именно! — воскликнул он.

Кажется, я начинал угадывать верный тон.

— Но ведь это непросто! Решиться и изменить все разом.

— Не то слово, мой дорогой! Чудовищно непросто!

Я покачал головой и с силой наморщил лоб.

— Но как? Как вам это удалось?! Чтобы вот так — взломать и вырваться?

— О, если бы сам я знал, дьявол меня забери! — заблажил он дурным голосом. — Я же говорю: это рок, судьба, лотерея! Что тут можно еще сказать?

Сказать тут и впрямь было нечего, а перекричать художника было еще сложнее, но я честно постарался это сделать.

— И все-таки — как?! Умоляю, скажите!

— Я расскажу. Вам! — подчеркнул он, — я расскажу все!

Сумасшедшие глаза излучали преданность и обожание, а указательный палец клювом дятла долбил и долбил в мою грудь.

— Только вам и никому более!

— Разумеется, никому!

Художник пересел на диван, закинув ногу на ногу, разбросал, словно крылья, свои длинно-палые руки.

— Вы знаете, конечно, как обучают в современных школах. Психотесты и профориентация с младенческих лет, гипновнушение, ускоренное развитие биомоторики. Уже в три года ребенок способен в минуту перерисовать фотопортрет. Дальше — хуже: он учится выписывать светотени, распознает семь тысяч цветовых оттенков. Рисовать становится просто невозможно! И поэтому повторяю: ТАК сейчас никто не рисует. Это первичное изображение окружающего. Рука и глаз пещерного человека! Хомо новус!.. — художник достал маленький исчерканный вдоль и поперек календарик и нервно помахал им в воздухе. — Вот он! Этот магический и светлый день!.. Все началось сразу по приезде в Знойный, пару недель тому назад. Я тогда забегался со всеми этими подъемниками и автокранами, устраивал выставку, и лишь позже заметил, что за целый день не сделал ни одного эскиза. Понимаете, ни штришка!

— Но вы были заняты…

— Чепуха! — художник притопнул ногой. — Даже на том свете, в адском котле, я буду черкаться в своем блокноте. И не смейте сомневаться в том! Настоящего художника не способны отвлечь жизненные пустяки. День без карандаша и кисти — это нонсенс!

— Согласен…

— Словом, я тут же ринулся в мастерскую и сел за холст. И вот… Я вдруг понял, что разучился рисовать. Совершенно! Вы не поверите, но это фантастическое ощущение! Я словно потерял в себе что-то объемное и привычное. Пестрый пласт навыков… Можете себе представить, что я тогда пережил. Кое-как довел злосчастную выставку до конца. А после бросился по врачам.

— И в результате? — осторожно вопросил я.

— В результате я прозрел, — художник опустил голову, как опускает голову трагик, дочитав до конца последнюю строку. — Я оставил позади подготовительную часть жизни и на виток вознесся вверх.

— Значит, эти палочки и кругляшочки… Хмм… Они вас вполне устраивают?

— Ну, конечно же! Неужели вы еще не поняли? — художник сладострастно зарычал и, подобрав с пола длинную кисть, переломил ее о колено. Было не очень ясно, что же издало столь громкий треск — берцовая кость или древко кисти. Ноги у художника были страшно худые.

— А знаете что! — вскричал художник. — Пожалуй, я подарю вам что-нибудь на память. Прямо сейчас! — он протянул мне рисунок с рожицей какого-то головастика. Уверяю вас, скоро за этим будут гоняться. За это будут платить несусветные деньги! Не упускайте момент.

— Не упущу, — я благодарно прижал руку к груди. Подарок пришлось запихать во внутренний карман, отчего бумажнику и другим документам стало тесновато. Но я не в состоянии был отказать художнику. Он мог и убить меня. Посредством того же камина.

На десерт здесь подавали кутерьму солнечных бликов и воробьев-горлодериков за окном. Симфонии Ажахяна — одного из восьмерых потерпевших — преподносились как главное блюдо…

«Цыпочка была грудаста и длиннонога. Она подмигнула мне левым глазом и чуть вильнула правым бедром. Но я на такие штучки не клевал, я был парнем тертым. А главное — я знал, что банда, которая подослала ко мне эту девицу…» — я тупо уставился в окно… Подослала ко мне эту девицу… Банда… Вот же странная штука. Зачем им понадобилось подсылать мне эту девицу? Может, я что-то такое знал, чего не знали они? Или знала девица, но не знал я? Если же я не знал, а она знала, какого лешего она ко мне прискакала? Обмануть, запугать, выдать секрет в обмен на мой старый детекторный приемник — один из раритетов нашей семьи?

Размашисто я перечеркнул страницу черным крестом и начал снова:

«— Эй, приятель! — окликнул меня гориллоподобный громила. — Обожди чуток. Имеется крупный разговор.

— Размером с яблоко? — пошутил я.

— Размером с твою тыкву. — Не принял шутки громила. — Дело в том, что я брат твоей невесты. И как старший брат я публично клянусь отомстить за поруганную честь сестры, пусть даже на это потратится вся моя долгая и оставшаяся жизнь.

— Проспись, амиго, — я презрительно усмехнулся и сунул в зубы сигару. От этих мексиканских бандитов можно было ждать чего угодно, поэтому незаметным движением я перевесил плащ с левой руки на правую и, еще более незаметно оглянувшись, пересчитал количество скопившихся за спиной злодеев. А их было никак не менее дюжины. Увы, додумать эту невеселую мысль я не успел. Правый кулак громилы просвистел в паре миллиметров от моего правого уха. Я выставил блок и, выкрикнув «йаа!», вонзил левую пятку в солнечное сплетение негодяя. Его пропеллером крутануло в воздухе, и, опрокинув по пути два столика, три стула и восемь тарелок с дымящимися бифштексами, он рухнул на обагренный кровью пол. Затесалась схватка, постепенно перешедшая в полный разгар…»

Я перечел написанное и остался недоволен. Какая-то чертова путаница: громила-горилла, голые пятки, восемь бифштексов, кровь на полу… Все вроде бы раскручивалось, как надо, но что-то при этом явно хромало. Что именно, я никак не мог раскусить. Со вздохом украсив листок очередным крестом, я вернулся к своим служебным баранам.

Было скучно и жарко, но долг обязывал повиноваться и, обосновавшись в информатории города Знойного, я занимался тем, что нарушал старинную заповедь, советующую не гоняться за двумя, а уж тем более за тремя зайцами одновременно. Но кто же не хочет походить на Юлия Цезаря! Пытаясь завершить главу из детективного романа, я раскачивался на ножках стула и, поскрипывая извилинами, гадал о странной подсказке шефа. Через вставленный в ухо музыкальный кристалл слух мой внимал симфониям Ажахяна, пальцы лениво мусолили подшивки с результатами медицинских освидетельствований всех восьмерых потерпевших. По сути дела, я уже влез в тайну личности — и влез по самую маковку. Осознавать это было крайне неприятно, но, увы, иного пути я не видел. После бурного свидания с художником мозг мой трезво рассудил, что лучше занырнуть в святая святых моих подопечных, нежели встречаться с каждым из них тет-а-тет.