Дэниел Галуи - Слепой мир. Сборник

За несколько секунд симулятор окружающей среды Фуллера выполнял задачу, обычно требующую месяца работы целой армии социологов.

То, что произошло дальше, захватило меня врасплох. К счастью, эмпатическое подсоединение было строго односторонним, иначе Д. Томпсон обязательно почувствовал бы мое удивление.

Огромная ветвистая молния разорвала небо. Три гигантских огненных шара завертелись в зените. Темные тучи быстро заволокли совершенно прозрачное за минуту до того небо, и на ярко освещенные дома посыпался сильный град.

Неужели это Чак забавлялся, манипулируя рычагами атмосферных изменений? Я отбросил эту возможность. В крайнем случае, с технической точки зрения, это было возможно, но Уитни, конечно же, побоялся бы нарушить хрупкое равновесие в нашем искусственном обществе.

Существовало только одно правдоподобное объяснение: что-то не сработало в симулэлектронном комплексе! Что-нибудь разладилось, перегорело, или один из генераторов оказался с дефектом, или произошло простое замыкание — и все это автоматически ввелось в систему и превратилось в более или менее «естественное» стихийное бедствие. Где-то случилась поломка, но Чак меня не отсоединил, потому что отсоединение, если оно не совершается специально, должно произойти в конце запрограммированного периода, иначе важная часть личности субъекта может непоправимо разрушиться.

Томпсон снова взглянул на светящуюся рекламу, и я почувствовал его изумление при виде невероятного сообщения, которое она передавала:

ДУГ! ВОЗВРАЩАЙСЯ! ОПАСНОСТЬ!

Я отключил эмпатическое подсоединение и с большим трудом вернулся в мое личное субъективное сознание. Зал наблюдения был переполнен людьми, все они жестикулировали и кричали. В зале было страшно жарко, горло перехватывал запах горелых проводов.

Чак яростно поливал из огнетушителя пульт контроля. Он взглянул на меня:

— Ты вернулся? Слава богу! Сейчас опять будет перенапряжение в сети!

И он сразу вырубил центральный кабель. Электрическое потрескивание тут же прекратилось, но из вентиляционных отверстий продолжали вырываться потоки ослепительного света.

Я стянул с головы шлем:

— Что стряслось?

— Кто-то подложил в модулятор термитный заряд!

— Когда?

— Не знаю. Я вышел, когда подключил тебя. Если бы я вовремя не вернулся, ты бы сгорел!

Мне показалось, что реакция Сичкина на происшедшее была сдержанной, даже слишком. Он пришел через несколько минут, чтобы взглянуть на разрушения, и остался очень доволен, узнав, что авария задержит работу лишь на один-два дня.

Что касается виновника аварии… Сичкин уже знал ответ и высказался, энергично ударяя кулаком по ладони:

— Это все чертовы социологи! Одному из них удалось сюда пробраться!

Но Джо Гэдсен категорически отвергал такую возможность:

— Наши меры безопасности безупречны, мистер Сичкин.

Лицо Сичкина приобрело угрожающее выражение:

— Значит, нас предали изнутри! Проверьте весь персонал!

Вернувшись в свой кабинет, я подошел к окну. Демонстранты из Ассоциации социологов все еще топтались вокруг здания фирмы, сохраняя полное спокойствие. Интересно, сколько времени они еще будут это продолжать? И что общего между дипломированными социологами, термитным зарядом и невероятными событиями последних дней?

Я был уверен, что все эти события связаны между собой. Термитная бомба, например. Внешне это выглядело как агрессивное действие Ассоциации дипломированных социологов против организации, угрожающей всему их существованию. Но было ли это так в действительности? Или же все это работало непосредственно против меня?

Кто стоял за всеми этими действиями? Очевидно, не Сичкин. Если бы он действительно хотел от меня избавиться, то просто воспользовался бы услугами полиции.

Неожиданно мне в голову пришло другое объяснение: возможно, большинство этих необъяснимых случаев косвенно направлялось против самого симулятора!

Смерть Фуллера, исчезновение Линча, странные случаи со мной, термитный заряд… Может быть, все это — этапы кампании, направленной на уничтожение всех нас, единственных симулэлектронщиков, способных обеспечить успех «Реако»?

И опять все сходилось на Ассоциации дипломированных социологов. Но вряд ли этим занималась сама Ассоциация, скорее всего, это был какой-то агент, обладающий особыми правами, или, в крайнем случае, методами, способными самым убедительным образом имитировать такие права.

Я не мог отделаться от всех этих вопросов даже за спокойным ужином в обществе Джинкс. Первые минут десять мы ели в полном молчании, потом я обратил внимание на спокойствие Джинкс. Почему она так задумчива?

— Джинкс?

Я произнес ее имя очень тихо, но она вздрогнула и уронила вилку. В смущении она улыбнулась, затем рассмеялась:

— Вы меня испугали!

— Что-нибудь случилось?

Она была одета в блестящее кремовое платье, открывающее загорелые плечи и спину, по которой струились длинные черные волосы.

— Нет, ничего. Я думала о папе.

Она посмотрела в сторону отцовского кабинета и закрыла лицо руками. Я обошел стол, чтобы попытаться как-то ее утешить, но так и остался неподвижно стоять рядом. Конечно, я понимал ее горе — она была так привязана к своему отцу! Но подобная демонстрация чувств уводила ее обратно в двадцатый век!

Я останавливаюсь на этом моменте, чтобы подчеркнуть несвойственную Джинкс манеру поведения, ведь она была абсолютно нормальной девушкой.

Направляясь в рабочий кабинет ее отца, я спрашивал себя, не хотела ли она лишь продемонстрировать мне, что именно смерть отца вызвала эти слезы, которые на самом деле имели более существенную причину.

Джинкс указала мне на письменный стол Фуллера:

— Вы можете начинать. А я должна привести себя в порядок.

Я смотрел, как она выходила — гибкая, грациозная и красивая, несмотря на покрасневшие глаза.

Девушка отсутствовала достаточно долго, и я успел просмотреть бумаги Фуллера. Две странности сразу же привлекли мое внимание. Во-первых, не хватало части его заметок. Он мне неоднократно рассказывал, что работает над вопросом о влиянии симулэлектроники на понимание природы человека. Я же не нашел об этом ни одной строчки. Во-вторых, один из ящиков его стола — тот, в котором он хранил свои самые важные работы, — явно был взломан.

Что касается остальных записей, то они не содержали ничего интересного для меня. Факт, который ничуть меня не удивил.

Джинкс вернулась и села на диван, сложив на коленях руки, напряженная и серьезная. Ее лицо вновь обрело свежесть, но чистые и строгие линии рта выражали сердитую сдержанность.

— Все осталось так же, как и при докторе Фуллере?