Александр Усовский - Эра негодяев

— Как ты сказал?

— Легитимизации. Законности, то бишь. Мы их, кстати, так и повезем, как высокочастотные генераторы. Только частоты укажем другие.

— В Австрии это будет опять 'Виста'?

— А что? Чистая фирма, ничего такого за ней не числиться… Спалим ее, конечно, этими генераторами, но что делать? Для того ее и регистрировали…

— Заказчики уже эту 'Висту' терзают?

— Десяток факсов и штук пятнадцать электронных писем я уже обеспечил.

— Лады. Ты, это… Одиссея, когда увидишь, насчет девахи его не обнадеживай.

— А я и не собираюсь. Если склеится — будет для него приятный сюрприз. Если нет — ну, стало быть, так тому и быть.

— Ладно, с этим все более-менее ясно. — Генерал замолчал, достал сигарету, закурил. Затем, еще раз взглянув на злосчастную заметку в '24 часа', спросил: — Что будем делать с родными капитана Полежаева? У него есть вообще родные?

— Семьи у него нет. Мать в Рязани, ее адрес есть у Румянцева.

— Мать, говоришь? — генерал затянулся, угрюмо посмотрел в окно. — Вот это хуже всего, я тебе скажу. Жены сейчас сам знаешь какие, да еще у военных… Всплакнёт чуток, а когда сумму за убиенного воина увидит — то тут же и успокоиться. А матерям такая весть — нож острый…

Левченко согласно кивнул.

— Да-а, черную весть кому-то придется отвезти в Рязань. Кто поедет, товарищ генерал?

Хозяин кабинета задумался, а затем решительным тоном отрезал:

— А я завтра и поеду. Мой грех — мне и отвечать. Это ведь я ее сына на смерть направил — мне и в глаза ей смотреть…

Генерал тяжело вздохнул, покачал головой. Потом достал из сейфа бутылку коньяка, два фужера, молча разлил грамм по пятьдесят, один фужер подвинул Левченко.

— Давай, не чокаясь. Земля ему пухом и царствие небесное…

Они выпили, потом несколько минут помолчали. Затем хозяин кабинета задумчиво произнес:

— Где это сказано, Левченко — 'нет большей любви, чем жизнь положить за други своя'?

— В Новом Завете, Евангелие от Иоанна.

— Точно. Вспомнил. Ведь это про нас с тобой, про капитана Полежаева, про других наших ребят, что за пятнадцать лет полегли на разных тихих фронтах… Скольких мы потеряли?

— Семь человек. Полежаев — восьмой.

— Стало быть, уже восемь… Кто был первый, помнишь?

— Я тогда еще в Комитете служил, не при мне было.

— Да, точно. Откуда тебе помнить? Первым был майор Пурахин, Виктор Павлович. Погиб в Никарагуа, в восемьдесят седьмом. У нас тут уже Содом и Гоморра начинались, а он там продолжал за Родину воевать… Под Леоном некие неизвестные лица обстреляли его машину. Семнадцать пулевых… — Генерал загасил окурок, зло вдавив его в потемневшую от старости пепельницу. — И запомни, Левченко — капитан Полежаев еще далеко не крайний в этом списке; но от тебя и от меня зависит, чтобы список этот был все же покороче! Ладно, зайди к Маслову, пусть подготовит выдачу пособия матери капитана Полежаева. Он же официально был в запасе?

— Да, уволился из армии в прошлом году.

— Стало быть, Родина о нем не вспомнит… Значит, нам это дело нужно будет компенсировать. Пятьдесят тысяч долларов, рублями, скажи Маслову, чтоб упаковал понадежнее. Да впрочем, сам и принеси — мне его рожу замполитскую видеть невозможно.

Левченко тоже недолюбливал 'бухгалтера', как между собой называли майора Маслова сотрудники головной конторы. Скользкий какой-то, постоянно замызганный, пришибленный, видно, еще с детства пыльным мешком… Вечно бегающие глазки, цыплячья шея, в повадках какая-то скованность; одним словом, подполковник Левченко крайне скверно относился к начальнику финансовой службы.

Да еще это его любопытство… Откуда деньги, куда платим, зачем — очень, очень много ненужных вопросов в начале своей работы задавал майор (тогда — капитан) Маслов. Ему, конечно, рассказали официальную версию — что Управление содержится за счет доли от доходов компаний, в свое время созданных в Восточной Европе, и посему является финансово независимым от верховной власти, и что платим мы жалованье (и немалые командировочные, кстати) специалистам, которые поддерживают нашу агентурную сеть в этом районе мира в рабочем состоянии. В общем, рассказали то, что и требовалось по легенде. И только три человека в Управлении и вообще в России — генерал Калюжный, подполковник Левченко и ушедший на пенсию полковник Самарин (на чьей должности в данный момент и находился Левченко) знали, откуда на самом деле идут для Управления финансовые потоки, их действительные размеры, и те цели (ПОДЛИННЫЕ цели), на которые эти потоки расходуются.

Левченко вошел в кабинет финчасти. Маслов, как обычно, сидел за калькулятором перед грудой бумаг и что-то подсчитывал.

— Здорово, майор! — Левченко решил избегнуть длинных объяснений, и сразу же взял быка за рога: — Генерал приказал пятьдесят тысяч рублями по курсу, и хорошенько упакуй.

Маслов едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Это… это… Миллион двести двадцать пять тысяч!

— Тебе видней.

— Хорошо, только мне нужно минут двадцать, пересчитать, упаковать… Расписываться кто будет? И назначение платежа?

— Я распишусь. Назначение? Напиши — на оперативные цели.

— Хорошо, хорошо. Посидите пока вот в кресле, я сейчас.

Маслов открыл сейф (Левченко мельком увидел неисчислимые пачки банкнот разных стран и разных достоинств, в образцовом порядке уложенные в недрах любимейшего сейфа начальника финчасти), достал снизу две банковские упаковки пятисотрублевок, по десять пачек банкнот в каждой, затянутые в пластик — и растерянно сказал:

— А двести двадцать пять тысяч могу только пятидесятками…

— Ну и что?

— Пакет получится немаленький. Сорок пять пачек россыпью, плюс две банковские бандероли.

— Ты пакуй, пакуй. Разберемся.

Маслов деятельно взялся за работу. Застрекотала счетная машинка, и пачка за пачкой стали переходить из сейфа к уже признанной готовой для выдачи груде денег. Левченко внимательно следил за майором. Был в его работе какой-то священный трепет, пиетет к пересчитываемым пачкам бумажек — Левченко вообще показалось, что начфин совершает какое-то сакральное действо. Майор Маслов не пересчитывал пачки с деньгами — он их баюкал, холил и лелеял. Да что там — он их просто любил!

Наконец, процедура была закончена, действительно объемный пакет вручен Левченко, и тут же майор сунул ему на подпись ведомость — как будто боялся, что подполковник удерет с полученными деньгами.

Левченко брезгливо поморщился, расписался, и ушел, не прощаясь — про себя же думая, что, пожалуй, прав был генерал — все же стоит этому Маслову обе ноги в трех местах переломать…

Та-а-к, балканский котел довольно быстро набирает нужный градус. Одиннадцатого октября американцы сломали-таки бундесдойчей — Бонн признал правомочность силового воздействия на сербов, но пока немцы менжуются, бундесвер гнать на Балканы отказываются.