Александр Усовский - Эра негодяев

— А он мне как-то объяснял, да что толку…. Тогда я считал, что ухватил Бога за бороду, что мне все позволено. А как же! Фирма своя, два магазина, две иномарки под задницей, сотрудников штат… Бизнесмен, мать его! Мне тогда Юркины базары про смысл жизни слушать было неохота. Сейчас бы послушал, да некого…

Одиссей вспомнил слова своего друга: 'Придет Антихрист, и сильные будут ему служить, а слабые покоряться'… Прав был богоискатель Юрка, чего уж там. 'Приидет царствие зла, и Люцифер — князь мира сего — восшествует на престол'… Где-то так оно и произошло, если быть объективным. Эх, поговорить бы с Юркой! Да где его сыскать…. На Афон же не поедешь…

Люблин они проехали почти без проблем — за исключением одного провороненного штурманом (в роли коего был Одиссей) поворота налево, из-за чего им пришлось минут двадцать крутиться по каким-то закоулкам. Но вскоре статус-кво был восстановлен, девятнадцатое шоссе и направление на Красник — найдены, и к вечеру директор фирмы 'Авитекс' и его спутник были на оговоренном с водителем фуры паркинге.

Уже изрядно стемнело, когда они поставили машину и вышли к воротам паркинга. Их 'МАЗа' еще не было. Игорь отнесся к сему факту философски:

— Чего и следовало ожидать. — а затем, хитро взглянув на партнёра, спросил: — Ну чё, Саня, надо как-то культурно провести время. Ты не находишь?

М-да, Одиссей примерно знал, что в понимании его спутника означает 'культурно провести время'. Как бы им завтра не пришлось отлёживаться…. А-а, где наша не пропадала!

Он кивнул.

— Нахожу. Какие есть предложения?

— Короче, я знаю в Люблине один кабачок, туда ходят только незамужние дамы бальзаковского возраста. Типа, вечера встречи 'кому за тридцать'. Мужиков там мало, старые в основном, или безнадёжные пьянтосы, мы там с тобой будем апполоны бельдерские. Самое то наше место! Поехали?

— Хм…. Кстати, если Апполоны — то Бельведерские. Надо подумать. Такси до Люблина и обратно — сорок злотых где-то. Посидеть скромно — ну, там, пару пива, салатики, что-нибудь горячее — еще пятьдесят. Если будет поклёвка — номер в гостинице стоит стольник. Водки бутылки три — еще шестьдесят, плюс полтинник на закусь. Всего культурный отдых влетит нам максимум в триста пятьдесят злотувок. То бишь — в восемьдесят долларов с мелочью. Поехали!

Охранник паркинга вызвал им такси. Одиссей записал ему номер их фуры, которая, если подъедет (что вряд ли, конечно, но чем чёрт не шутит?), пусть их дожидается. Охранник, получив на чай бумажку в пять злотых, уверил Одиссея, что хоть даже из-под земли появившийся 'МАЗ' все равно будет немедля оповещен о том, что его уже дожидаются.

Кабачок оказался так себе. Шумно, накурено, бедновато; но Игорь сказал чистую правду, тёток в возрасте за сорок было там — завались. Они тут же подсели к паре еще довольно бодрых паненок пышных форм, пусть несколько увядших, но все еще относительно привлекательных — и завели с ними неспешную беседу (которую на ужасном польском вел Одиссей; Игорь, ввиду неспособности к языкам, ограничивался томными взглядами, периодически бросаемыми в декольте обеих гурий) на тему: 'как одиноко двум путешественникам в чужой стране, и неплохо бы было двум прелестным аборигенкам как-то скрасить их с товарищем печальное существование'.

Аборигенки были отнюдь не против. Но, в свою очередь, известили уважаемых панов, что они не какие-нибудь, а они очень даже порядочные и целомудренные особы. И если паны путешественники думают, что они какие-то шалавы. … Нет-нет, замахали в ответ паны путешественники, они ничего такого даже и не думали думать! Просто если бы прелестные паненки снизошли к их одиночеству, проявили лучшие качества польского народа, в числе коих, как известно, на первом месте гостеприимство…

В общем, паненки выламывались ровно столько, сколько, по их мнению, нужно было, чтобы набить себе цену до минимального уровня, позволявшего им не считать себя легкомысленными особами — и, достигнув его, в сопровождении панов путешественников убыли в гостиницу 'Заязд старопольский', предварительно затарившись лёгкими и благородными алкогольными напитками (роль коих успешно сыграла водка 'Выборова' в количестве достаточном, то есть — шесть бутылок).

Надо сказать, что вечер удался. Под занавес мероприятия Игорь рассказывал Люцыне и Басе неприличные анекдоты, а те хохотали впокат, причем то, что анекдоты рассказывались по-русски, а обе паненки забыли этот язык еще в школе — не имело ровным счетом никакого значения. Гостиничный ресторан в третьем часу ночи получил заказ на утку с яблоками (Люцына уверяла, что закусывать 'выборову' надо непременно уткой, и чтобы обязательно с яблоками), а ближе к утру — на шампанское. Которое, впрочем, никто уже пить не стал, по весьма прозаической причине — пить было некому. Официант, доставивший сей напиток в президентский люкс, застал там лишь бесчувственные тела и, оставив бутылку, тихо удалился в коридор, справедливо полагая, что она гостям утром еще ох как пригодится.

Утро стрелецкой казни. Это была первая фраза, которая пришла в голову Одиссею, когда он смог оторвать от подушки свою голову и обозреть поле недавнего разгула. Которое можно было бы по справедливости назвать полем битвы.

Рядом с ним мирно похрапывала Люцына, задрапированная в покрывало. На кресле, в одних носках, неудобно выгнув голову, спал директор фирмы 'Авитекс', ночной златоуст и Цицерон. На диванчике, свернувшись в позу эмбриона, спала обнаженная Бася, являя миру рубенсовские идеалы женских форм, время от времени подрагивая от холода. На столе, на ковре, в углу спальни и на телевизоре (который, хвала его многоумным японским создателям, выключился под утро сам, и теперь недовольно мигал красным огоньком) — всюду были пустые бутылки, остатки закуски; блюдо с варварски порубленной уткой сиротливо стояло на подоконнике.

Бр-р-р, ужас. Сколько, интересно, они потратили денег? Одиссей медленно и осторожно встал (не для того, чтобы сберечь чуткий сон Люцыны, а чтобы ничего не разбилось в его казавшейся сейчас хрупкой, как стеклянный шар, голове), подошел к своим брюкам, достал кошелек с польскими деньгами, полученными вчера в обменнике на границе. Менял триста баксов, то есть польских еще вчера было тысяча двести. Он медленно пересчитал жалкую кучку, оставшуюся от вчера еще солидной пачки, и пришел к неутешительному выводу — разгул несколько вышел за рамки предполагаемого накануне бюджета. Исчезло в никуда девятьсот злотых — вместо приговоренных к израсходованию трехсот пятидесяти. Да-а, 'культурный отдых' оказался знатным…

— Саня, мы где? — раздался хриплый голос, по слабости схожий с шепотом. Ага, проснулся пан директор!