Валерий Пискунов - Преодолей пустоту

Сколько длилось перетягивание - не знаю. Волчица исцарапала когтями весь камень-я увидел на ее лапах кровь... Но она тянула, напрягаясь всем телом. Потом раздался треск рвущегося комбинезона, я судорожно ухватил волчицу за лапу, мы стали сползать в раздавшийся пролом, но волчица рванулась, и мы выкатились из западни...

Волчица не стала ждать, когда я приду в себя. Она бросилась вверх по каменным ступеням, призывно повизгивая.

Вместе с холодным, свежим ветром вершины я ощутил и острые сигналы Маяка. Солнце перевалило далеко за полдень. Впереди расстилалась фиолетовая степь, обрезанная справа синим лесом. Мне предстояло спуститься по каменной осыпи через низкорослый дубняк, а там...

Волчица сидела на задних лапах, спокойная и усталая. Я позвал ее. Она не двинулась. Я понял: дальше она не пойдет, тут кончается ее участок.

Я погладил ее по спине, отстегнул ошейник с датчиком. Чувство вины охватило меня: будь на месте волчицы человек, посмел бы я, покушаясь на его жизнь, схватить его за руку?..

- Прощай, - сказал я. - Мы еще придем к тебе с Диком!

В сером облаке каменной пыли я скатился по склону через дубняк и побежал по шелковистой траве.

Степь просторная, свободная. Горячее солнце еще держало волнующиеся травы в напряжении. Словно привязанные, висели и звенели над полем жаворонки...

Прошло часа два тяжелого бега. Слепящее солнце стояло перед глазами. Трава захлестывала обессиленные ноги. Поле было бескрайним, путь изнуряюще прямым. Я не чувствовал ни рук, ни ног - одна огромная усталость, и бьющее, слепящее солнце... Да и солнце уже было не солнце, а замирающий на карте огонек.

Из-за невысокого холма вынырнули джейраны - небольшая стайка, легкая, словно летящая над степью на невидимых крыльях.

Я крикнул радостно, облегченно и погнал джейранов впереди себя - запах волчицы, которым все еще был пропитан комбинезон, вселил в них страх.

Я гнал их, как собака гонит стадо.Джейраны шли ровно, плавно, словно летели, изредка меняя порядок, совсем как птицы в небе. Трава с хлестом рвалась под их копытами, а я лишь направлял бег. Направлял туда, к гигантскому цветку оранжевой тучи, поднимающейся над оконечностью леса. Финиш - там! Там -победа!

IIолем, полем налетала

та, что свободою звалась!

Трава звенела и играла,

и, точно струнами, - рвалась!

И било солнце с вышины

спиралью взвившейся струны!..

Краем глаза я увидел, что слева вдалеке показался табун диких лошадей, управляемый человеком. Но я-то шел впереди!

Там, на лугу, лукавый лютик,

коровка божья, стрекоза

таращит звездные глаза

на зазеркальное безлюдье.:

Там ночь была,

там были звезды,

там загорались небеса,

там заозерная роса

по стеблям скатывалась в грозди.

Там поутру травы примятой

пролег посеребренный след..:

Там кто-то есть, и вроде нет

то замирает воровато,

то тихо бродит сам собою,

ступая с пятки на носок...

Вот чей-то отблеск над водою!

Вот чья-то тень наискосок!

Вот налетел полдневный свет,

и на песке остался четкий,

такой нечаянно короткий

его игры забытой след.

МИМИКРИЯ

Сережка вбежал в комнату и накрыл мое лицо зеленым сачком.

- Я поймал ваш нос! - закричал он. - Сейчас проткну его булавкой, зловеще прошептал он.

Пора было вставать. Договор есть договор прогулка предстояла с познавательными целями. Пришлось охмахнуться от мучивших с вечера мыслей о топливном кризисе, о нехватке книг, о том, что надо бы сменить работу-не к лицу в тридцать с лишним лет торчать клерком у серой занавески.

- Встаю! - заорал я, размахивая отечными руками и задыхаясь от внезапных усилий. - Так какая она там была?

Сережка растопырил пальцы.

- Усики, как пружинки, брюшко мохнатое, крылья большущие, и на них глазки с беленьким ободочком!

- Потрясающе! Бабочка-пришелица! Крылья с фотоэлементами!

Пока бросал в пакет бутерброды, огурцы, искал спички, все примеривался - хочется идти или нет? И не то чтобы не хотелось, когда я представлял полянку под буками, солнечный заяах земли и анестезирующее прикосновение травки, но ине то чтобы хотелось. Сидела во мне каная-то болезненная лень, какая-то обессиливающая настороженность...

Сережка возбужденно вертелся, гоняясь за ранними мухами, и я почти машинально двинулся следом за ним.

Городишко просыпался и бодрился.

Обогнув две-три пятиэтажки, отбившись от зловредного пинчера, мы вышли к обочине дороги. И тут моя лень и настороженность были удовлетворены. Прежде чем углубиться в лес, надо было минут десять топать вдоль пыльной дороги, ведущей к гипсовому заводу.

Грохотали автоцистерны, и смотреть на них было тошно - с детства привык, что если бочка, то для воды. У меня явно была аллергия к молочно-сухому запаху гипса. Я готов был бежать, огибать завод черт знает по какой кривой, но глупо было отказываться от кратчайшего пути.

Посмотрел на Сережку-тот преспокойно шагал, вступая в пререкания то с одной бабочкой, то с другой.

Я набрался терпения и решил выдержать.

Дорога повернула влево, показались ярко-белые ворота завода, высокая матовая башня...

С ненормальной дотошностью вглядывался я в каждую детальку запыленных строений. "Словно загинсотизированный", - скаламбурил я натужно. И, задыхаясь от одного только желтовато-белого дыма, вьющегося над башенкой, над забором, припустил через дорогу к лесу.

Мы миновали окраинные запудренные деревья, перешагнули через ручей, русло которого размахнулось на целую речушку; он еле-еле пробивался сквозь драные покрышки, ржавые спинки кроватей и прочую отработанную рухлядь. Вскарабкались по склону - и только тут я сумел набрать воздуха, на самом дне легких, чувствуя неистребимый молочно-сухой осадок. Сорвал, растер листик, поднес к носу, потом травинку, потом цветочек желтенький...

- Не нюхайте!-закричал Сережка.-Это куриная слепота, от него может заболеть голова.

Запах гипса улетучивался. А потом я забыл о нем. Сначала пошел к одному родничку - очень хотелось окунуть в него лицо, коснуться языком хрусткой водицы.

Мы шли под высоченными буками.

- Скажите, а что такое ми-ми-крия? -спросил Сережка.

- Некоторые ученые говорят, что бабочка повторяет рисунком на крыльях цвет своих любимых цветов.

- Ну!

Тут я пошел выдумывать.

- Точно! Один энтомолог выкармливал бабочек на цветке, вырезанном из газеты. И через несколько поколений вывелась такая, что на крыльях у нее были буквы заголовка!

Сережка недоверчиво вытаращил глаза.

- Точно-точно! - убеждал я.- Другой раз он выкармливал бабочек на треугольном цветке, и крылья у них стали треугольные, но что потрясающе треугольник был с дырками и крылья тоже с дырками!

Я тут явно загнул и ждал разоблачения.