Уильям Котцвинкл - Ип

— Все вниз! — крикнула она, заворачивая Эллиота в полотенце и толкая детей вперед.

Разум сейчас не управлял ее поведением, ее вело только чувство. Страшилище в ванне может там оставаться — ее с детьми через минуту в доме не будет. Ни о чем другом она сейчас не думала.

— Мы не можем оставить его одного, — запротестовал Эллиот.

Не отвечая ему, Мэри по-прежнему толкала детей вперед. Она открыла наружную дверь, и последний остаток разума тут же ее покинул: по ту сторону двери стоял космонавт.

На космонавте был скафандр с круглым прозрачным шлемом. Она захлопнула эту дверь и бросилась к боковой. Ту уже открывал другой космонавт.

Мэри кинулась к окну. С наружной стороны опустилось полотнище из прозрачного пластика, и она увидела, как третий человек в скафандре прикрепляет его к оконной раме.

А через несколько мгновений весь дом накрыл огром ный пластиковый колпак.

К наступлению темноты дом был весь упакован в прозрачный, но непроницаемый для воздуха винил; воздух поступал через огромного диаметра трубы из гибкого пластика, опоясывавшие дом кругом и сверху. Со всех сторон, закрепленные на специально для этого воздвигнутых лесах, дом освещали прожекторы. Улица была перекрыта, а на асфальтовом въезде стояли грузовики и трайлеры. Появлялись и исчезали люди в светло-синих тренировочных костюмах.

Войти в дом можно было только через фургон.

Сейчас в фургоне был Ключник, он как раз надевал тренировочный костюм и шлем. Потом он открыл заднюю дверь фургона и вошел в одну из прозрачных труб. Пройдя по ней, он оказался перед переходной дверью на «молнии»: открыв эту дверь, он вступил в находящийся на карантине дом.

— …невероятно… просто невероятно…

Скептически настроенный микробиолог в герметическом шлеме разговаривал сам с собой, голос его странно хрипел, а лицом он напоми нал золотую рыбку, оказавшуюся в слишком маленькой баночке; растерянный, он стоял в части дома, отведенной его бригаде специалистов; они изучали соскобленные с Ила образцы поверхностных тканей, первое же знакомство с которыми лишило их дара речи; и дар этот не спешил к ним возвращаться теперь, когда они пытались хоть что-нибудь в организме Ипа понять.

В другой части дома бригада медиков работала с членами семьи. В гостиной, переоборудованной в палату «скорой помощи», у Мэри сейчас брали кровь на анализ.

— Наблюдались ли какие-либо изменения среды в доме с тех пор, как этот… ЭТО… у вас находится? Изменения в температуре, влажности, интенсивности света?

Не желая или не будучи в состоянии говорить, Мэри смотрела на врача и молчала. Рядом другой врач измерял кровяное давление Майкла.

— Ты не замечал каких-нибудь изменений в цвете кожи, в дыхании этого существа? Выпадения волос, выделения пота?

— А у него никогда никаких волос не было.

— По-видимому, — сказал один врач другому, — детям удалось наладить с этим существом примитивное языковое общение.

— Это я научила его говорить, — заявила Герти врачу, отстригавшему в это время прядь ее волос.

Перед ней присел на корточки психиатр.

— Говорить его научила ты?

— Моей игрушкой «Скажи по буквам».

Психиатр, по-видимому, этой игрушки не знал.

— Обнаруживал твой друг какие-нибудь чувства? Смеялся, плакал?

— Плакал, — ответила Герти. — Он хотел домой.

А руководитель всех бригад тем временем прошел в столовую, где рентгенологи, изучая скелет Ипа, почесывали свои шлемы. Открыв еще одну пластиковую дверь на «молнии», Ключник вошел в комнату, которая была на карантине более строгом, чем все остальные. Пол, стены и потолок в этой комнате были затянуты пластиком, и внутри нее была еще одна комната, переносной бокс размером десять на десять футов, тоже из прозрачного пластика. Внутри бокса лежали Ип и Эллиот, и над ними работала бригада медиков высокой квалификации.

— Записываю ЭКГ, не имеет ничего общего с человеческой.

— Есть зубцы Q, R, S?

— Нет.

— Ну, а вообще какие-нибудь зубцы есть?

— Не… не знаю.

Запись на ленте не соответствовала ничему, что можно увидеть в руководствах по кардиологии. Но врачи — люди странные: дайте им побыть несколько минут наедине с любым отклонением от биологической нормы, и они исследуют ее своей аппаратурой так спокойно, что успокоятся и все кругом.

— Интересно… — только и сказал один из врачей.

А сказать можно было гораздо больше. В существе, лежавшем на столе перед ними, одно не соответствовало другому; некоторые области тела напоминали мирные овощи, другие обладали плотностью камня.

— Сонар, вы определили, где находится сердце?

— Не могу понять.

— Ну, а вообще-то сердце у него есть?

— Освещен весь экран. Выглядит так, будто сердце заполняет всю грудь.

Они тыкали в него инструментами, сгибали и разгибали его конечности. Кололи иглами в поисках вен, другие иглы проверяли рефлексы. Были найдены ушные клапаны, открыты нежные слуховые стебельки. В его просматривавшие вселенную, сверхчувствительные глаза направлены были лучи безжалостного света. Бригада лихорадочно работала, пыталась расшифровать Ипа, исследовала его истерзанное тело всеми способами, какие есть у медицины для раскрытия тайн живой материи.

Возглавлявший бригаду врач то и дело поднимал руку, чтобы вытереть пот со лба, но рука натыкалась на пластик шлема. Он был расстроен, Ипа он воспринимал как лишенное разума морское чудовище, как в корне отличное от человека существо, чей смысл и на зн ач ени еему так и не удастся раскрыть.

Да, облик его леденил кровь; но главная беда была в том, что несказанное безобразие этого существа убивало во враче, возглавлявшем бригаду, свойственную этому врачу мягкость. Усталое сознание врача наполняли сейчас образы птеродактилей, первобытных ящеров-уродов, которые вообще не должны были бы появиться и, к счастью, перестали существовать. Эта тварь на столе была из их числа, холодная, бесчувственная, настоящее порождение кошмара.

— Он живой, — сказал техник рядом, — но я не могу обнаружить дыхания…

— …пульс ровный…

Престарелый путешественник лежа безмолвствовал, как мертвая луна какой-нибудь безвестной планеты. Сверху в него бил из нескольких ламп яркий флюоресцентный свет землян, безжалостный, слепящий, проникающий в самую глубь нервов. Он, беспомощный, был сейчас целиком во власти врачей Земли, а ведь их инструментарий так груб по сравнению с медицинскими приборами Великого Корабля!

«Где ты, настоящая медицина?» — вздохнул он, взывая к Большой Ночи, тьма которой унесла собственных его врачей.